Они пожали руки.
— Пан Ганс, поторопитесь, самолет ждет! — крикнул надзиратель.
Все засмеялись.
— Жене, детям, родным передай привет от незнакомца из Польши! — просил Зыгмунт.
— Спасибо, — смутился Ганс. — Они здоровы.
Надзиратель снова позвал его.
— Ну, будь здоров. — Ганс сделал несколько шагов, вышел из прохода между нарами. Зыгмунт шел за ним. Ганс повернулся и схватил его за плечи. Они крепко обнялись, прижались щекой. Ганс отвернулся и быстро зашагал к двери. Надзиратель пропустил его вперед.
В камере стояла тишина.
Зыгмунт застыл у окна, глядя сквозь решетку. Сверху капало, оттепель одолевала снег, а сугробы были высокие. Поблескивала чернотой площадь, дымилась мгла. Хмурый был день.
Они шли по площади, высоко поднимая ноги, потому что кругом была грязь.
— Чего ж они колодки-то по надели, все перепачкаются и брюки заляпают, — тихо отозвался Рак.
Они шли по площади и смотрели с напряженным вниманием под ноги, будто земля могла под ними разверзнуться или вздыбиться.
Площадь была большая. Издали их уже нельзя было различить.
В камере стояла тишина.
Вот сейчас. Сейчас должны заскрипеть ворота, за которыми канцелярия. Все этого ожидали. А скрипели ворота пронзительно.
Скрипнули.
Они еще постояли у окна. Посмотрели на Зыгмунта. И разбрелись по своим углам.
— Поехали… — тихо сказал Рак. — На машине…
В камере стояла тишина.
Зыгмунт все смотрел в темноту за окном, на запотевшие фонари около вышки. Смотрел так же внимательно, как и перед этим, будто хотел показать, что он с самого начала смотрел не на тех, а на что-то совсем другое, на то, на что и сейчас смотрит.
ЛЕОН ВАНТУЛА
Праздничный день
Шли молча.
Дым редел. Когда они пробирались к месту пожара, все было иначе. Теперь копоти стало меньше, огонь был усмирен. Тонкая змейка дыма под кровлей — последний след борьбы пятерых мужчин.
Перед ними лежало зеркало воды, которая скопилась в осевшей части старого штрека. Они думали о воде, приближаясь к ней, а потом вошли в нее гуськом, один за другим.
Со стен свешивалась белая плесень.
Рышард шел первым, за ним еще двое. И Арнольд. Замыкающим он, Ежи. «Командир всегда идет последним. Командир не должен спускать глаз со своих людей». Ежи хорошо помнил эти скучные заповеди, словно они были написаны на стекле кислородной маски, как дорожные знаки на ветровом стекло машины. Прежде чем они вошли в воду, Ежи направил пучок света на респиратор Арнольда. Стеклянный отражатель заиграл рубиновым блеском, внизу нервно подрагивала стрелка манометра: давление восемьдесят атмосфер.
Значит, это продолжалось совсем недолго. Пришли и потушили загоревшийся кабель. Использовано всего пятьдесят атмосфер. Ежи мог не опасаться, что кому-нибудь не хватит кислорода. Он перебросил свет вперед. Рышард был уже в воде по пояс. Следующий — по колено. Ежи подумал, что и он сейчас достигнет самого глубокого места. При этой мысли неприятная дрожь сотрясла его тело, он еще не согрелся после первого купания полчаса назад, когда они проходили здесь, направляясь к месту пожара.
Глупейшее ощущение: сначала хлюпанье под ногами, вода захлестывает один, потом другой сапог, и вот холод поднимается выше и выше. До самого живота. Волосы стынут под шлемом, но в маске дышится легко — это единственное утешение для промокшего человека.
Ежи внезапно остановился на самом глубоком месте: запотело, покрылось капельками влаги стекло. На кончике носа повисла капля. Капля пота на кончике носа, капля в этих условиях гораздо хуже, чем заноза в пальце. Ежи обеми руками сжал резиновую маску, но безуспешно. Нащупал клапан, нажал, глотнул воздуха, наполнил им легкие, а потом с силой выдохнул. Капля стекла вниз.
Чуть дальше он споткнулся о крепежную стойку, валявшуюся под водой, нагнулся, сунул руку в воду. И ему показалось, что она уже не такая холодная. Еще несколько метров, и вода осталась позади. Он решил остановить свой отряд, подумал: пусть снимут сапоги, выльют воду.
Дым уже не чувствовался.
Ежи ткнул Арнольда в спину, подождал, пока тот обернется, приблизился к нему, маска к маске, и на мгновение замер.
Лицо не Арнольда. Ему показалось, что он разучился считать, не сумеет сосчитать до пяти. Один, два, три… и он сам, Ежи. Четверо. Он резко повернул шахтера спиной к себе, взглянул на манометр. Семьдесят три.
У Арнольда было восемьдесят, минуту назад было восемьдесят. Невозможно, ведь только что перед ним был Арнольд. Все пересчитали друг друга, поняли.
Сняли каски.