— Я приехала, — сказала она просто.
Напряжение, в котором она жила весь этот день, спало, она почувствовала усталость, разболелась голова.
Дом для приезжих; хозяйка поворачивает ключ, желтая, грязная лампочка, умывальник с жестяным тазом, на стене раскрашенная фотография, на комоде набор безделушек: слоники, олени и фаянсовые негритята… В соседней комнате голоса командировочных:
— Так что, понимаешь, верная прибыль…
— Да, но как же с заявкой?.
— Надо только оставить чистую графу…
— Сортировку производим просто: сверху несколько штук получше, а под низ барахло.
Звон стаканов.
— Ну, за наше… — Пьют. Кто-то мычит.
Стоя посреди комнаты, они некоторое время прислушивались к голосам за стеной. Учитель понурился.
— Больше некуда, — сказал он тихо, без всякого выражения, — в гостинице мест нет, съезд кооператоров.
Сам он снимает угол у заведующего Дома культуры.
— Сама понимаешь, — оправдывался он, — городок маленький… начнутся пересуды…
Ей было все равно. Она его нашла. Пусть будут комнаты для приезжих.
В коридоре воняло капустой. Толстая женщина в розовом, стеганом как одеяло халате провела их в комнату.
— Кроватка отличная, — сказала она многозначительно, — пока что никто не жаловался… Широкая, удобная…
Кровать с никелированными шарами, гора подушек, на подушках розовая кукла с длинными ресницами. Толстая женщина окидывает постояльцев скользким, двусмысленным взглядом. Наконец ушла. Они остаются вдвоем.
Шумный разговор за стеной притих; теперь шепчутся.
Женщина сняла мокрое платье. Она ничуть не стеснялась. Повесила платье на спинку кровати. Учитель стыдливо отвернулся. Шагнул к двери, взялся за ручку.
— Спокойной ночи, — сказал он, — я приду утром…
Она радостно засмеялась — до чего же он смешно и трогательно смущается! — и подошла к нему.
— Никаких «спокойной ночи», — прошептала она, — мы будем вместе.
И поцеловала его. Он, казалось, растерялся еще больше. Пятился, лепетал что-то. Взглянул было на нее, обнаженную, на голые руки, обнимавшие его за шею, но тут же попытался высвободиться из этих рук, опустил глаза, словно школьник.
Она обняла его крепче. Они сели на кровать. Учитель положил голову ей на колени, прижался к ней таким движением, как будто хотел спрятаться; бедный мой, бедненький, подумала женщина. Теперь она была твердо убеждена, что нужна ему, необходима. И это придавало ей сил и решимости. А он, прижимаясь головой к ее коленям, говорил измученным голосом, что ничего у него в жизни не получается, все время ему как-то плохо, все время что-то его гонит, толкает с места на место, нигде он не может осесть по-настоящему, вот и здесь ему уже не сидится… Она внимательно слушала и не понимала, отчего он так мучается.
— Ведь я же с тобой, — сказала она наконец (ей казалось, что это лучшее утешение и ответ на все вопросы). И запустила пальцы в его жесткие, торчащие волосы, гладила этого «ежа колючего», жадно, быстро, все быстрей. Он дернулся, поднял голову.
— Ну, так я уж… — пробормотал он.
Опять пытался уйти, еще более испуганный, весь дрожал от ее прикосновения, она чувствовала ладонью тревожный стук его сердца, сердце билось неровно, отчаянно, как загнанный зверек. И опять она не дала ему уйти, погасила свет.
А потом они лежали в постели, в беззвучной темноте — за стеной тоже стало совсем тихо — и безумный стук его сердца участился до предела; он уткнул лицо в одеяло и вдруг замер, онемел… И тогда она поняла, что он не может спать с женщиной. Оттого так и колотится его сердце. Она уже знала все.
И его голос:
— …Теперь ты знаешь… я пойду…
Она крепко обхватила его руками, прижалась к нему.
Милый мой, подумала она, бедный, такой одинокий. Ее вовсе не потрясло это открытие. Оно ничуть не изменило ее отношения к нему. Казалось, теперь ее связывали с учителем еще более крепкие, нерасторжимые узы. И это открытие, наоборот, только усилило ее чувство, укрепило эту связь. Они лежали в темноте. Женщина гладила его по лицу.
— Успокойся, — повторяла она, — это не имеет значения. Не имеет никакого значения, поверь мне. Никакого. — Голос ее шелестел мягко, баюкающе.
И когда он наконец уснул, она обрадовалась, как любящая нянька.
Утром — плотоядный, понимающий взгляд толстой хозяйки.