Выбрать главу

— Хорошо ли спалось? Не узка ли кроватка?

Женщина кивала, притворно, сыто посмеивалась. Они заплатили за комнату. Глаза учителя бегали, прятались под веками. Теперь толстая хозяйка улыбается ему. Он краснеет, как мальчишка. Длинный, худой, нескладный, в выгоревшем потертом костюме. Она ощутила новый прилив нежности.

День был солнечный, небо чистое. Они шли по изрытой ухабами улочке в сторону центральной площади. Трое подростков с мотоциклом провожают их любопытными взглядами. Учитель молчит. Она мирно, ласково улыбается. Гудок автобуса. Они прибавляют шагу.

— Значит, через неделю в «Медвежонке», — напомнила она.

Он торопливо закивал. Подхватил ее под руку, помог влезть в автобус. Помахал платком. По дороге домой она даже не вспоминала о ночном открытии. Это открытие ушло куда-то вглубь, уже забылось, потускнело. Вспоминалось другое — как она вошла в ресторан и как он сидел там за столиком у стены. Один сидел, повторяла она… И как он положил голову ей на колени и жаловался, бедный…

Она медленно поднималась по стоптанным каменным ступенькам к себе домой, забыв, что ключ у соседки. Пани Тлочик выскочила, догнала ее. Лицо у нее было таинственное.

— Муж запил, — прошептала соседка, — вчера на работу не ходил…

Женщина поблагодарила соседку за заботу о детях. Она была так занята своими мыслями, что ей и в голову не пришло связать поведение мужа со своим внезапным отъездом. Для нее вся эта история с учителем не имела никаких точек соприкосновения с ее прежней жизнью. Одно существовало независимо от другого, и совесть ее была чиста. И женщина пошла к себе наверх, оставив на лестнице удивленную пани Тлочик.

Она принялась наводить порядок в квартире. Кое-что постирала, сготовила обед, сходила в детский сад за дочкой, выкупала ее, заштопала чулки; вернулась из школы старшая, обед был уже готов, она покормила детей и отпустила их гулять во двор. Сама сидела на кухне, смотрела в окно. Поздно вечером вернулся муж. Шел пошатываясь, спотыкался. Заглянул в кухню, тут же отпрянул от двери. Через минуту в комнате послышался звон разбитого стекла, плач детей. Она бросилась туда. Юзек стоял около буфета, пьяно покачиваясь, и размеренными, тяжелыми взмахами руки сметал с полок тарелки, стаканы, рюмки, с ожесточением топтал их ногами. Девочки проснулись и плакали от страха. Юзек поднял голову и уставился на нее одурелыми, мутными глазами. Она вся напряглась и выдержала этот взгляд, не опуская головы. Какое-то время они мерялись взглядами. Муж первый отвел глаза. Застыл над осколками посуды. Потом принялся неуклюже собирать черепки с пола. Женщина успокоила детей и вернулась на кухню. В комнату она больше не пошла. Легла спать в кухне на раскладушке. С тех пор так и осталось: она спала на раскладушке, муж в комнате. Он приходил с работы — обед был готов, стол накрыт в комнате, а она сидела в кухне за швейной машиной. Так она дожила до дня встречи в кафе «Медвежонок», в их всегдашнем месте, как она говорила. Пили вино, она жадно смотрела на него, была оживлена, весела. Расспрашивала о работе, ободряла как могла, обещала скоро опять его там проведать, всячески показывала, в каком она прекрасном, безмятежном настроении. Она чувствовала, что он непрерывно думает о той ночи, потому и говорила так много, громко, чуть-чуть слишком оживленно.

— Я уже там не работаю, — сказал учитель.

Он проводил ее до дому, остановился и хрипло проговорил:

— Нам нельзя больше встречаться, никак нельзя, потому что…

Она не дала ему кончить.

— Мы должны встречаться, — сказала она с силой.

Захлебываясь словами, она говорила, что они непременно должны видеться, что им хорошо вместе, что ничего больше и не надо. Говорила торопливо и не смотрела ему в глаза. Она знала, что в этих глазах боль и стыд, стыд за ту ночь в комнате для приезжих. За то тайное, что стало явным. Боль и стыд, потому что иначе между ними быть не может. Он наклонился и поцеловал ее. Потом ушел, исчез в темноте.

И больше не появлялся. И она не знала, где он может быть. Дома она чувствовала себя как в клетке, чужой, душной клетке. Шила, варила, смотрела на мужа, на детей. Но никого не видела.

Через месяц пришло письмо от учителя.

Она разорвала конверт. Стала читать.

«Я уехал. Работаю на стройке. Шум, грохот, может, тут будет лучше. Я должен, я непременно должен забыть о том, что было между нами». Она заплакала, помада и тушь размазались от слез, расплылись грязными разноцветными пятнами. Она чувствовала себя такой одинокой, беспомощной. Вода кипит, картошка разварится. Дочка смеется на лестнице. Вернулась из школы. Надо готовить обед. Уже поздно. Скоро придет муж. Эти мысли текли сами по себе, не задевая.