— Кому же еще быть? — не унимается парень.
Лошади, наезжая на них, останавливаются, дышло едва не толкает старика в спину. Возница, хлопая вожжами по голенищам теперь уже запылившихся сапог, соскакивает с брички.
— Ишь ты, автомобиль, а Сивка-то не объезженный, не понес бы.
Старик оборачивается и, сунув ему в руки крест, мелкой трусцой бежит навстречу машине. Бабы выходят на обочину и смотрят, как машина останавливается, из кабины кто-то вылезает, идет назад, открывает дверцы и оттуда выпрыгивает парень в арестантской одежде. С минуту он стоит неподвижно, потом стягивает с головы шапчонку и неловко бежит навстречу шествию. За его спиной появляется охранник в синем мундире, он тоже тяжело рысит вслед за парнем по дороге. Винтовка прыгает у него за спиной, он снимает ее и бежит, держа за ствол правой рукой. Бабы пятятся, а когда парень подбегает, расступаются, открывая бричку. Парень отталкивает возницу и, вскочив на подножку, припадает к гробу.
— Мама, мама! — Обхватив обеими руками переднюю часть гроба, он с силой тянет его к себе. Гроб наклоняется, падают венки.
— Фрапчик, не надо, — кричит возница и, цепляясь за крест, бежит к парню. — Франчик…
Парень отходит от брички и стоит, опустив руки. Арестантская шапчонка выскальзывает у него из рук.
— Гроб открыть надо, — произносит кто-то из женщин.
— Откройте, — просит парень.
Возница с жандармом осторожно снимают гроб, старик снова достает молоток и начинает поддевать крышку. Один гвоздь не пускает, старик вынимает из кармана платок, становится на одно колено, тужится, кряхтит.
— Готово, — говорит он.
Возница и стражник осторожно снимают крышку и кладут рядом. Парень в арестантской форме крестится и падает на колени.
— Мама, — шепчет он и целует сложенные руки покойницы с зажатыми в них четками. Беззвучно шевеля губами, всматривается в ее лицо.
Старик достает из кармана часы, подбрасывает их на ладони, посматривая на циферблат, громко щелкает ногтем по стеклу.
— Пора, пора, — шепчет он вознице.
Парень поднимается, смотрит на людей невидящими глазами, снова падает на колени, осторожно поправляет на матери сползший чепец.
Возница со стражником торопливо накрывают гроб крышкой, старик, спеша и сбивая себе пальцы, заколачивает гвозди. Похоронное шествие двигается снова. Братья идут у самых колес брички, в шаге за ними бредет жандарм.
— Что мама? — шепотом спрашивает старший.
— Умирали легко. До конца все помнили. А когда уже отходили, наказали, чтобы ты был на похоронах. Потому я не велел забивать крышку, да Ясюк говорил, что надо, вот мы и поехали.
— Как с хозяйством?
— При ксендзе мама отписали все мне, — говорит меньшой и смотрит на брата. — Сказали, что тебе не оставляет, чтобы той ничего не досталось…
— Так сказали?
— Так сказали и велели, чтобы я отдал тебе твою долю, когда тебя выпустят.
— Так велели?
— Так велели. И еще сказали, так сделать надо, потому как должна справедливость быть.
— Так сказали?
— Так сказали.
— Это ж надо! И я так начальнику сказал, когда меня к нему привели. «Мать твоя умерла, — говорит он мне. — И это ты, — говорит, — ее убил». «Я убил? Побойтесь бога! — говорю я ему. — Как же я мог свою мать убить, побойтесь бога!»
— Так ему и сказал?
— Так ему и сказал. Тогда он мне и говорит: «Ты мать убил, потому что она за тебя на хозяйстве надрывалась, пока ты здесь бездельничал». А я ему говорю: «Как же вы можете так говорить, что ж я, сам захотел тут сидеть? Засудили меня, замкнули, хоть я и был невиновный». «Надо было той деньги платить», — это он мне. «За что, — я ему говорю, — за что ж я должен ей деньги платить, когда сам господь бог свидетель, что я невиновный. Ребенок не мой». «Суд так присудил», — он мне говорит. «Потому как наврали на меня, оболгали, — говорю я, — вот меня и посадили». «А может, лучше было платить, чем так молодые годы губить?» — он говорит. «Должна быть на свете справедливость, — я ему говорю, — хоть до конца жизни заставят сидеть, буду сидеть, пока не будет справедливости!»
— Так и сказал?
— Так ему и сказал. А он смеялся, будто его кто щекотал. Потом кончил смеяться и говорит, никого бы не отпустил, а тебя на похороны отпущу.
— Так сказал?
— Так сказал.
Процессия бредет вдоль деревни. Люди выходят из домов, то один, то другой присоединяется к идущим за гробом… Братья некоторое время молчат.
— Как ты, бедняга, с хозяйством теперь управишься, — вздыхает старший.
— Мама наказывали конца траура не ждать и жениться.