— На нас смотрят, — предупредил я его. — Не устраивай сцен, потом все будут говорить об этом.
— Его коробило, что я купил шубу.
— Ну о чем тут говорить. — И мы отошли в сторону. Женщина, которую незадолго перед этим свели вниз, истошно кричит. Лес впитывает этот вопль и несколько раз повторяет сдавленным, возвращающимся эхом. — Ты можешь сейчас вспомнить все?
— Некоторые привозили целыми возами, — дергал он меня за плечо. — А я купил шубу для Марии. Я в самом деле купил эту шубу, оставшуюся в уничтоженном гетто, мне ее просто всучили. Он говорил тогда, что я не должен был этого делать…
Женщина внизу наконец успокоилась, но еще всхлипывала, сейчас ее втащат наверх.
— Думаешь, это так важно?
— Что?
— Если бы я не купил эту шубу?
— Нет. Это совсем неважно. Просто вы не нашли общего языка. Ему не правилось все, что ты делал…
— Они позаботились об этом!
— Слушай, — говорю я спокойно, пытаясь отвлечь от него внимание стоящих над ямой людей. — Мы, наверное, много выпили.
— Я пойду к ним, — говорит он. — Не мешай, я должен им теперь все сказать. Я должен им сам все сказать!
— Что?
— Они не имели права втягивать его в это дело.
— Успокойся.
— Он не подходил для этого, понимаешь? Может, им не хватало своих людей, вот и решили его втянуть?
— Он знал, что делал. Ты не имеешь права говорить о нем плохо. Здесь не место его судить…
— Всюду я могу его судить…
Он выпил лишнее. Я замечаю, что люди, стоящие неподалеку, внимательно, не без враждебности наблюдают за ним. Время от времени они тихо переговариваются, и ясно, что говорят о нас.
У нас перед глазами светлые растрепанные пряди волос. Самый молодой, говорят, был светловолос, а по волосам можно опознать. В карманах ничего не нашли. Рылись в карманах, прощупывали подкладку пальцами в грязных резиновых перчатках. Может, кто опознает по пуговицам? Нельзя опознавать по пуговицам! Конечно, это тот, самый юный из группы.
У него были почти детские руки… Его все знали. У многих он бывал. Веселый паренек и, помнится еще, имел приятный голос.
Солнце поднялось высоко, воздух нагрелся, запахло сосной и сухим песком. Последние четыре гроба втаскивают наверх. Обтягивают красным сукном. Слышны удары молотка по твердому дереву. На грузовиках мы вернемся в город. Другой возможности выбраться отсюда нет, придется ехать со всеми вместе. Только в городе сумеем избавиться от них. Мария еле держится на ногах. Ведем ее под руки с Людвиком той самой дорогой, между развесистыми деревьями. Надеюсь, что в городе удастся отыскать бричку, чтобы незаметно, по крайней мере для этих людей, добраться до кладбища. Но до этого еще далеко. Там мы должны быть до конца. Вот идущие следом, сразу за гробами, запевают. Рабочие, которых привезли раскопать ров, подхватывают пение. Говорю Людвику, что до машин уже близко. Он идет с опущенной головой, расстегнув тяжелое пальто. Совсем бы его сиять. Он крутит головой, продолжая идти. Впереди поют уже громче и стройнее. То же самое должны были петь тогда, при побеге одного из них. Наверное, теперь и он поет вместе со всеми, забыв о страхе и задыхаясь от этого пения, а впереди у нас еще столько всего, прежде чем это кончится.
Я открываю рот и вдыхаю тяжелый запах этого леса.
ЗДИСЛАВ УМИНСКИЙ
Охота на диких уток
Когда они сошли с автобуса, дождь стихал, а когда они дошли до первых зарослей орешника, прекратился совсем.
Они остановились, и мужчина сильным движением руки стянул с себя дождевик.
— Советую тебе сделать то же самое, — сказал он мальчику.
Мальчику было тринадцать лет. Он с трудом развязывал мокрые тесемки, продетые через дырки у самой шеи, и наконец сбросил тяжелый намокший плащ.
— А теперь сверни его. Посмотри, как я это делаю, — продолжал мужчина. Он сначала встряхнул плащ, потом присел и начал складывать твердую шершавую ткань.
Мальчик тоже не терял времени зря. Он прижимал коленками жесткую парусину, и через минуту у него получился маленький тугой сверток.
— Встань, я положу это в твой рюкзак, — сказал мужчина.
— Папа, только вложи так, чтобы мне было удобно нести.
— Не беспокойся. Уж с рюкзаком-то я справлюсь.
Мальчик засмеялся, но ничего не ответил. Он подумал только: «Интересно, что будет, когда я нажму спусковой крючок, удастся ли мне подстрелить какую-нибудь утку?». И еще он вспомнил о том сарае, о котором вчера ему рассказывал отец.
Ветер разогнал тучи, очистил кусок голубого неба. Стало светло, в воздухе разносился птичий щебет. Солнечный блик пополз по мокрой траве и наконец уцепился за куст дрока.