Мужчина приподнялся на локте и сказал:
— Сарай ты уже осмотрел. Обычный лесной сарай, построенный смолокурами, только наполовину прогнивший и осевший. Ну, что же, пора начать рассказ.
Мальчик приподнялся, придвинулся к стене и прислонился к ней.
— Как хорошо быть с тобой в лесу, — прошептал он. Отблеск огня осветил улыбку на его лице.
— Был конец лета, — начал отец. — Да, последние дни августа. По утрам уже прихватывали заморозки. На небе ни облачка, свет струился по стволам до самой земли. Третью ночь мы непрерывно шли, наши ноги стерлись и покрылись волдырями. Командир отдал приказ о привале. Я помню, было, как сейчас, около девяти вечера. К полуночи мы должны были выступить, чтобы забраться поглубже в чащу. У нас был небольшой запас продовольствия, и мы решили переждать там несколько дней, залечить раны, почистить оружие и снаряжение. Нас осталось только десять. От отряда, который еще неделю назад насчитывал сорок шесть хорошо вооруженных солдат.
Мальчик наклонился, пытаясь заглянуть в глаза отцу.
— Нас разбили под Домбровой, — продолжал мужчина, закуривая трубку. Он выпустил клуб дыма и снова заговорил: — Мы были окружены, и нелегко пришлось пробиваться к лесу, расположенному в трех километрах. К счастью, нас отделяла от него болотистая местность, заросшая камышом, это были плотные заросли вокруг маленьких прудов, подернутых желтой ряской. Казалось, что ряска толстым слоем покрывает поверхность воды, но, когда я прыгнул, она сразу раздалась под тяжестью моего тола, и, помню, я еще подумал, что мне только показалось, будто она на поверхности. Об автомате я тоже подумал. Одной рукой я греб, а в другой держал автомат, чтобы вода не попала в ствол.
— Какой у тебя был автомат?
— «Бергман». Я отобрал его у эсэсовца на станции в Малкине.
— А этот эсэсовец просил тебя, чтобы ты в него не стрелял, и ты действительно не выстрелил, потому что боялся всполошить железнодорожную охрану. Ты мне уже когда-то об этом рассказывал. Не у всех ребят бывают такие отцы, — сказал мальчуган с нескрываемой гордостью.
— Ты сильно преувеличиваешь, — возразил мужчина. Он вынул трубку изо рта и минуту сидел в оцепенении. И только рука, в которой он держал трубку, дрожала.
Мальчик заметил это и спросил:
— Папа, почему у тебя дрожит рука? — Он чувствовал, что должен оставить отца в покое, однако тот отозвался, будто охваченный внезапным желанием выговориться.
— Когда человек вспоминает прошлое, он почему-то испытывает неуверенность. Возможно, даже не потому, что то, что произошло, обязательно было плохим, а потому, что ему хотелось поступить лучше. Но это не всегда удается.
— Пап, я не понимаю.
— Ну, что ж. Не ломай себе голову. Лучше послушай, что произошло потом. Кто мог, бежал через болото и камыши к лесу. Должен тебе сказать, что это бегство было не слишком красивым.
— Но ты, наверное, остановился и дал по ним очередь?
— Нет. Я не сделал этого. Наоборот, переплыв болотце, я вырвался вперед, собрав все силы. Остановился уже в лесу за первыми деревьями. Там было несколько наших, среди них даже поручик Семп, заместитель командира отряда. Он стоял, опершись о сосну, и курил самокрутку.
— А что стало с командиром?
— Погиб. Тела наших бойцов затянуло болото. Местные крестьяне рассказывали потом, что в течение нескольких месяцев с болота доносился трупный запах. Это лучше, что командир погиб и не видел поражения отряда. Всегда лучше, когда командир гибнет. Тогда никто не говорит, что потерпел поражение. Вскоре прибежали остальные, и поручик Семп приказал уходить в глубь леса. Впрочем, он не мог ничего другого придумать, потому что немцы, рассыпавшись цепью, смело наступали между деревьями. Нужно было побыстрей сматываться, чтобы нас не схватили. В течение дня над лесом летали самолеты, один из них прошел над верхушками деревьев и, наверное, заметил нас. На третий день под вечер мы добрались до этого сарая.
— А ночь была совсем светлая, ни облачка на небе, — вставил мальчик.
— Да, даже слишком светлая. Время приближалось к девяти. Мы выбились из сил. А так как поручик тоже порядком измотался, он приказал отдохнуть. Четверо из нас остались стоять на посту, а шестеро вошли в сарай и легли спать. Устал и я, клонило ко сну, но я не поддавался. Вдруг я заметил две человеческие тени. Нет, сначала я услышал, как треснула ветка, и только потом заметил эти две тени.
— И что же ты тогда сделал? — мальчик сжал ручонкой плечо отца.