— Как это нет? — возмутился Зигмусь. — Без знакомств ты бы на склад не устроился, не заливай.
— Вот так, нету. Велели — пошел на склад, вот и все, — уверял парень с обмороженными ногами.
Он врал. Он попал на склад, как и другие. Но все дни, пока работал в каменоломне, его разъедала ненависть к захребетникам, к привилегированной братин. Его бесила их ловкость и пижонство. Кроме того, ворочая камни, он чувствовал, как у него слабеет сердце. И берегся. Он был малость неповоротлив, соображал туго или, во всяком случае, прикидывался таким.
На склад он попал обычным путем. Один еврей из зондеркоманды, у которого, впрочем как и у всех других в этой бригаде, водилось золотишко, подкупил, разумеется окольным путем, штурмфюрера Коблера. А отец этого еврея уже второй год прятался в подвале квартиры обмороженного; и когда этот еврей из зондеркоманды встретил в лагере человека, который некогда в городе наглухо закрытых окон и дверей не подвел, но помог ему.
Старый еврей, что сидит в подвале, очевидно, выживет. Между тем еще не известно, дотянет ли этот обмороженный до весны, хоть и попал уже на склад. Он совсем ослаб, камни, которые он таскал полгода, измочалили его руки и сердце. Но самое скверное, что он потерял надежду, нельзя терять надежду в лагере. Обо всем этом и говорил своему подопечному еврей из зондеркоманды, который был способен на благодарность. А кроме того, наставлял паренька, как держаться со складскими, советовал научиться торговать и расположить к себе шефа и штурмфюрера Коблера, подкармливаться продуктами из посылок — тогда выживешь. Но все это не очень-то помогало: парень с обмороженными ногами ходил как в воду опущенный. Единственное, что ему удавалось, — это прикидываться, будто он толкает тележку.
— Знаешь что, — сказал Зигмусь, — я тебе поищу немного товару. Мне с шефом говорить нельзя — я ему должен, и он у меня все заберет в счет долга. Понимаешь? Бери товар и ступай к нему. Согласен?
— Можно, — согласился паренек с обмороженными ногами, — почему бы нет? — И для отвода глаз прикоснулся к тележке, потому что Зигмусь уже подозрительно оглядывался.
— Живее, ребята! — поторапливал капо. — Пора кончать.
Он брел за ними насупившись и грел руки под мышками, прижимая локти к бокам. Не мог он не беспокоиться о своем спирте, ох нет. Можно ли по нынешним временам доверять людям, даже в таком деле? Сегодняшний вечер не выходил у него таким, как хотелось. Правда, штурмфюрер Коблер обещал освободить его вечером, а что толку, шеф склада смекнул, что он, Энгель, не расположен сегодня присматривать за раздачей почты, вот и удружил. Разве этого не следовало ожидать? Ведь капо Энгель знал, что нельзя преждевременно обнаруживать своих желаний, нельзя давать повода шефу, который только и ждет, чтобы сделать ему какую-нибудь гадость. Таков уж его метод, и с этим надо мириться, только не подставляй себя под удар.
А разве Энгель не знает, что шеф паразит и только ждет случая подставить ножку? Знает. И как обычно, опростоволосился.
А все потому, что капо Энгель из тех, кого всегда можно обвести вокруг пальца. Иначе он сидел бы сейчас в тепле и пил шнапс. И вообще не попал бы сюда, в эту вшивую тирольскую дыру, где заключенные долбят камень. Стоял бы по сей день перед зеркалом в парикмахерской и подкручивал бы локоны дамочкам в Шарлотенбурге, ходил бы не в полосатой куртке, а в белом, чистом халате. Имел бы дело только с мылом да бритвой. Не знал бы, что такое вши. За двадцатилетнюю практику в Шарлотенбурге он не встретил их ни у одного из своих клиентов.
Кто же украл ожерелье у старой Фридманши? Наверняка этот прохвост Герман. Конечно, он. Не следовало брать его на работу, и все было бы в порядке. А так пропало ожерелье Фридманши, а ее муж, Фридман, партай-геноссе Фридман, не найдя других доказательств супружеской любви, упрятал в концлагерь владельца салона, мужского и дамского мастера Карла Энгеля. Как тут не лопнуть от досады? О, до чего же прекрасны рождественские праздники в Шарлотенбурго! А Энгель должен сидеть здесь, за колючей проволокой, и носить полосатую форму. И подумать только, что два года назад он едва не угодил в печь. Может, ожерелье давно нашлось, только Фридманша в этом не признается.
Капо Энгель вспомнил по порядку все праздники, которые встречал в родном городке, прекрасные зимние праздники, и ни один из них не был похож на нынешний. Он крепче прижимает локти к бокам, чтобы согреть руки под мышками, ибо к вечеру подморозило и заискрившийся снег под деревянными башмаками сухо и звонко поскрипывает.