— Принесу, клянусь богом, принесу.
— Когда?
— Завтра. Когда хочешь. Могу завтра.
— Точно?
— Клянусь богом!
— Значит, завтра?
— Да, да. Сегодня ту большую посылку для вот этого, — он кивнул головой в сторону тележки, где лежал номер, извлеченный из штабеля, — откроют, и Бек все курево мне отдаст. Не бойся, он отдаст.
После таких заверений Кудлинский сперва прочел те места, где говорилось о Бронке, затем — согласно желанию Винярека — еще раз все от первой до последней буквы. А потом сразу же уснул с легким сердцем, уверенный, что завтра у него будет курево.
VIII
После ухода Винярека Освальд Бек распорядился, чтобы все в ревире спали и прекратили болтать о посылке, все равно им ничего не перепадет. И чтобы придать своим словам вес, ухватил из-под ближайших нар деревянный башмак и швырнул в глубь барака. Кто-то вскрикнул, и воцарилась тишина. Колодка угодила в итальянца по имени Массимо, всем опостылевшего симулянта, который со дня прибытия в лагерь скачет на одной ноге, ловко симулируя туберкулез коленного сустава. Поскольку он последователен и никто из старших еще не видел его стоящим на двух ногах, а доктор Бромберг, слово которого пока еще многое значит, потакает ему, Массимо обеспечено место в ревире. Но пусть только попробует встать на вторую ногу — тут же Освальд Бек возьмется за него. Капо люто ненавидит Массимо, и не было еще дня, чтобы итальянец не убеждался в этом.
— Кто кричал? — рявкнул капо ревира. — Я спрашиваю, кто кричал?
В бараке стояла тишина, никто не отзывался. По Освальд Бек всегда знает, кого бьет, даже впотьмах знает, кого ударил.
— Долго я буду ждать? — голос у капо утробный. Больные знают эту интонацию. Ничего хорошего она не предвещает. Когда капо говорит таким голосом, больные прячут головы под одеяло.
— Долго я буду вас упрашивать? Значит, вы уже ни в грош не ставите Освальда Бека?!
Капо пошел между нарами, стаскивая одеяла, под которыми прятались больные. Он дошел до конца и вернулся назад.
— Массимо! Не прикидывайся, что спишь!
— Слушаюсь, господин капо.
— На середину!
Итальянец, завернувшись в одеяло, тощий и колченогий, поскакал к старосте. Он уже наловчился, и получалось у него довольно быстро, но все еще для страховки прикидывался, будто бы каждое движение дается ему с неимоверным трудом.
— Массимо, ты зачем взял одеяло? Отнеси!
Массимо отнес.
— Ты почему кричал?
— Я не кричал, — тихо ответил итальянец.
— Слышите? — обратился капо к больным. — Слышите? Он не кричал.
— Кричал, господин капо.
— Ага! А сразу не мог этого сказать?
— Да, господин капо, мог.
— А почему кричал?
— Получил башмаком, господин капо.
— Можешь получить еще раз.
— Могу, господин капо.
— Но ты не получишь, Массимо. Потому что я так решил! Слышишь, потому что я так решил. А теперь слетай три раза вокруг ревира, а потом доложишь, не видно ли Винярека.
Итальянец добрался до двери. За порогом он угодил босой ногой в сугроб и растянулся на снегу.
Не легко скакать босиком на одной ноге по снегу. И нелегкое дело — обежать трижды ревир. Длина обычного лагерного барака триста метров. Немалое расстояние отмахать придется. Массимо прыгал, падал носом в снег, вскакивал и прыгал дальше.
Капо Энгель и парни со склада стояли возле барака и наблюдали за Массимо. Это несколько развеяло мрачные мысли капо, отвлекло его на минуту и позволило забыть о проклятой посылке, ожерелье старой Фридманши и подлюге Германе. Такие вещи всегда развлекали Энгеля, а сейчас, после стычки с доктором и Беком, особенно.
— Не доскачет, — сказал парень с обмороженными ногами.
Он с напряженным вниманием наблюдал за прыгавшим Массимо, нервно переминаясь с ноги на ногу и вытягивая шею. Наверняка он прежде часто ходил на матчи и был заядлым болельщиком.
— Доскачет, — возразил Зигмусь, — Доскачет. Почему бы ему не доскакать? Ведь близко. Совсем близко.
— А ты бы попробовал! Босиком и на одной ноге. Это только так кажется, что близко. Вовсе тут не близко. Вот мы камни передавали из рук в руки. Проносили от силы пять метров. А ты посмотри, сколько выдерживало. Первый день почти не чувствуешь тяжести, а через неделю руки как плети, а ноги словно свинцовые. Такие тяжелые, что шагнуть невозможно. Уже через неделю. Помнится, боксера к нам прислали. Парень двухметрового роста. Полутяжелый вес. Представляешь?
— Конечно, полутяжелый вес…
— Думаешь, он долго продержался? Куда там! Два месяца. И был готов.