— Спиваетесь здесь, — издевался Альберт. — Блюстители порядка, упились как свиньи.
При этих словах встал второй Человек в мундире, безоружный. Он был грузный, медлительный, двигался с трудом. Редкие светлые волосы и голубые глаза в сочетании с круглым лицом создавали впечатление добродушия и простоты. Я верил ему.
— Неправда! — вступился он за товарища. — Мы не пьяные. Во всяком случае, я не пьян.
— Да? — с интересом спросил Альберт. — А ты попал бы из пистолета в даму червей?
— В даму, в туза, в черта-дьявола, во что хочешь, — клялся трезвый.
— Ей-богу?
— Ей-богу.
Альберт подбежал к шкафчику в углу комнаты, вытащил что-то из тайничка, потом прижался к стене и распростер руки. В левой руке у него была дама червей, в правой — трефовая.
— Стреляй! — крикнул он. — Ты должен попасть в обе. И в Ханулю, — он помахал трефовой дамой, — и в ту, что на сердце.
— А кто она такая? — заинтересовался Профессор.
— Профессор, благодетель, если бы я знал.
В движениях толстяка чувствовалось беспокойство.
— Не из чего стрелять, — пробормотал он.
Альберт поспешно вытащил пистолет и протянул ему.
— Альберт! — пронзительно вскрикнула Хануля и подскочила к нему, пытаясь вырвать карты. Он пнул ее ногой.
— Марш на кухню, невеста!
Но она не послушалась, остановилась в дверях.
— Эх, молодость, молодость, — ворчливо проговорил Профессор. Вечно одна и та же песня. Берегись, душа моя.
Пока Человек в мундире проверял, заряжен ли пистолет, Альберт вполголоса сказал Отцу:
— Запомни, родственничек, умереть в наше время очень легко. — Он засмеялся и с легкой иронией воскликнул: — Я спас тебе жизнь. И вот эта забава, — он потряс картами, — тоже в твою честь.
Воцарилась мертвая тишина. Альберт распростер руки. Грянул первый выстрел. Червонная дама, как бы разорванная пополам, выпала из пальцев Альберта — в воздухе мелькнули два белых клочка.
— Первая пуля за твою удачу, чтобы добыча сама шла в твои руки, — крикнул Альберт Отцу.
Пауза. Снова выстрел, Альберт вздрогнул, лицо его свела судорога, он крепко зажал в правой руке карту. Трефовая дама окрасилась кровью.
— Вторая пуля за Цыгана, чтобы он попал в твои руки. Мы квиты?
Старец с воплями съехал со своих подушек. Большая Хануля сорвалась с места, но Альберт успокоил их.
— Пустяки. Чуть задело. — Он сунул в рот большой палец, оцарапанный пулей возле самого ногтя, высосал кровь, похвалил стрелка: — Для пьяного — неплохо.
Подошел к столу-шкафу, налил полстакана водки и выпил залпом.
И только я во всей этой возникшей из-за Альберта суматохе уловил приближавшийся стук колес экипажа и шорох шагов у веранды. В дверях вдруг в ярком свете газовой лампы возникла высокая плотная фигура мужчины в полотняном пиджаке и в белой помятой жокейке. На этом белом фоне резко выделялось полное крупное розовое лицо. Он прошел, не снимая шапки, и вместо приветствия слегка взмахнул гибкой тросточкой, которую держал в руке.
— Стул Директору! — крикнул Альберт, и сам бросился подавать стул. Все остальные, за исключением старца, замерли в полной растерянности. Визит этот захватил всех врасплох. Но директор Пшениц, не обращая внимания на суетившегося Альберта, направился прямо к своему крохотному дядюшке. Склонившись над диваном, он ловко и осторожно взял его на руки, словно младенца из люльки, не выпуская из рук своей тросточки, и теперь она болталась за спиной потонувшего в директорских объятиях Профессора, словно хвост огромной мыши, пойманной гигантским котом.
— Не хочу! Пусти! — барахтался старец сердито и часто двигая кустистыми бровями. — Я останусь тут!
— Не останешься, дядюшка! С тебя довольно.
— С меня довольно. С меня и впрямь довольно твоих кур, гусей, твоей кухни и кладовой. Мне надоело стеречь твое хозяйство. Женись скорее и оставь меня в покое. Альберт, голубчик, спасай меня.
— Профессор, как можно, ведь пан Директор… — Альберт едва заметно улыбнулся и как-то неопределенно развел руками, выражая тем самым свой почтительный отказ.
Директор Пшениц обернулся на пороге и только тогда обратился к Альберту и к Людям в мундирах:
— Развлекаетесь, а в селе пожар, вам, видно, ни до чего нет дела. Как же так…
Он говорил устало, но без всякой злости. Я подумал, что и этот человек тоже, наверное, любит Альберта.
Мы с Отцом вышли вслед за остальными. Нас никто больше не задерживал. Сквозь живую изгородь мы видели, как Директор, что-то шутливо приговаривая, усаживает дядюшку в бричку, заботливо укрывает пледом.