Домой мы с Отцом вернулись поздней ночью, но я еще долго не мог заснуть. Впервые я по-новому увидел Сабину. Сабина — святая! Я невольно вспомнил все то, что я уже успел приметить в ней раньше. Ее хрупкость, болезненность, нежность. И как она рвала в саду самые спелые яблоки и груши и раздавала нищим и убогим. А главное, что ее так любили все звери, лесные и домашние, птицы и даже пчелы. Только она одна каждый год во время медосбора без сетки могла вынимать из ульев соты с медом. А ее комната, в которой всегда жили ручные зверушки, комната, где были белка, еж и заяц, где в открытое окно всегда влетали голуби и ласточки… Понемногу меня окутал сон, все в моей голове смешалось — Сабина гладила по голове льва, потом лев встал на задние лапы, а в передних лапах держал даму червей и даму треф, подцепив их когтями; и вдруг громко зарычали, завыли звери, и под этот рев Сабина стала медленно падать вниз головой в бездну, в черно-красную ее глубину.
— Стефек! — разбудил меня отцовский голос. — Проснись. Глянь в окно и сразу все забудешь.
Он, должно быть, почувствовал, что я все еще не опомнился от ночных страхов.
— Вставай, и пойдем заглянем к Райке. Боюсь, мы вчера ее замучили, как бы нам не упустить жеребеночка-то…
Мы вошли в конюшню. Райка, услышав наши шаги, тихонько заржала. Отец подошел к ней, пощупал брюхо.
— Положи руку вот сюда, — сказал он мне. — Теперь замечаешь?
Да, теперь и я заметил, что в животе у Райки шевельнулся кто-то.
— Это жеребеночек, папа? — спросил я.
— Да, жеребеночек.
— А он там не задохнется?
— Нет, оттуда он придет на свет.
— И все жеребята так?
— Все.
— Коровы телятся, — важно заметил я. — Я это знаю. А вот про лошадь не знал. — И в эту минуту меня вдруг осенило: — И с людьми тоже так бывает?
— И с людьми тоже.
Я взял Отца за руку и сказал:
— Знаешь, папа, а хорошо, что ты оставил там ружье.
— Чего это тебе вдруг вспомнилось? — удивился Отец.
Этого я, пожалуй, и сам не смог бы объяснить.
— Пап, а я уже больше не боюсь, — сказал я сам не знаю почему.
— А раньше боялся? — смеясь, спросил Отец.
— Боялся. Мне все время казалось, будто за нами кто-то крадется.
— Когда это тебе казалось?
— Да все время. И в Поселке, и у Ксендза, и потом тоже…
— Ах ты, трусишка! — рассмеялся Отец.
Он вывел меня за порог, подхватил под мышки и одним рывком посадил на плечи.
— Видишь, какой ты большой.
А я касался рукой колючих отцовских щек, смотрел, как гаснут звезды над соломенной крышей нашего дома, и на душе у меня было спокойно. Наступал новый день.
IV
НА ЛЕСОПИЛКЕ И У РЕКИ. АЛЬБЕРТ И САБИНА
Весна была в полном разгаре. Мне не хотелось ходить в школу, не хотелось учиться, не хотелось сидеть в классе и слушать Учителя, хотя я искренне любил его. Это был еще молодой человек, очень худой и бледный, в очках с толстыми стеклами. Люди в Селе говорили, что он несколько лет укрывался в лесу и в горах с партизанами и там подорвал здоровье. Но я никак не мог представить его с винтовкой в руках.
К счастью, в этот день у него было всего два урока, на этом занятия кончались. Учитель как раз занимался с нами арифметикой, когда в комнату влетела бабочка. Хотя я очень боялся таблицы умножения, но не мог отвести взгляда от бабочки. Вот она пролетела над моей головой, села на тетрадку Эмильки, вспорхнула и через минуту уселась на пышный кудрявый учительский чуб.
— Девятью восемь, Стефек!
Сколько будет девятью восемь, я и по сей день не знаю. Я вскочил с места и растерянно уставился в одну точку. Эмилька подсказывала мне почти вслух. А я, как завороженный, показал пальцем на голову Учителя и пробормотал:
— Бабочка-капустница, пан Учитель.
В эту секунду зазвенел звонок. Не помня себя от радости, я выскочил прямо через окно во двор и за изгородью увидел бричку Ксендза, рядом с Яреком на козлах сидел мой Отец.
— Стефек, Эмилька! — позвал Отец. — Садитесь скорей, поедем на лесопилку.
Когда мы все расселись, Отец показал мне красиво надписанный конверт и объяснил:
— Это отец Циприан пишет директору Пшеницу, чтобы мне дали работу.
Я обрадовался, а Отец почему-то всю дорогу был угрюм и неразговорчив.
У лесопилки, как всегда, царило оживление. Одни подводы подъезжали с бревнами, на других вывозили готовые доски. Неподалеку от майдана была лавка, возле которой Ярек остановил коней. Мы все слезли, Ярек и Эмилька пошли в лавку за покупками, а мы с Отцом, миновав шумный майдан, а потом и лесопилку, направились к дому, где жил и директорствовал пан Пшениц.