— Дочурка, ты что — бредишь?
— Там только отпечатки пальцев пана Старевича. Я настаивала, чтобы Сивый не касался пистолета, и, кажется, он меня послушал. А такой вот Старевич… Это было бы круче: зачем впутывать его человека, если можно все свалить на него самого? Он ворвался к нам в дом, стрелял… Это вполне объяснимо. А нам, может, удастся впредь более серьезно и обстоятельно заняться этими эквадорскими розами. Да, пап, купи мне еще плазменное DVD на Рождество, хорошо?
— Ты мое сокровище! Знаете, она — лучшая ученица в школе, правда… А не хочешь вместо этого какое-нибудь симпатичное платьице?
— Папа, ты же знаешь, что я обожаю всякие электронные штучки.
Седой потянулся к телефону. Но внезапно, будто что-то его кольнуло, положил трубку и строго посмотрел на дочку:
— А о чем это он начал говорить? Что вроде бы ты с ним в машине… Эй, девочка моя! За эти две недели… у тебя же ничего с этим парнем не было, ну… понимаешь, о чем я…
— Папуля, ну что ты, — она посмотрела на седого своими голубыми, словно нарисованными акварелью, глазами, — мне же еще только шестнадцать лет.
— Ну да, я иногда забываю, что ты еще такая юная. Прости меня, пожалуйста. Хотя окрутила ты его, ого-го… Взрослым женщинам и то редко удается так мастерски подвести своего избранника к алтарю, как ты заманила его прямо в ловушку.
— Пап, — Аська мило улыбнулась, — я даже целовалась с ним без языка.
Перевод П. Козеренко
Петр Братковский Смэш на Майорке
— Да у тебя, сыночек, крыша съехала. Чемодан одного не слишком большого человека не может столько весить! Ты еще, черт возьми, прихвати с собой кислородный баллон, акваланг и доску для серфинга.
— Я почти ничего не беру.
— Ну конечно. В таком случае сейчас я буду это «ничего» выгружать, а ты решай, какие книжки оставить. Чтобы упростить задачу, сразу предупреждаю, что в сумме должно получиться не больше тысячи четырехсот страниц и никаких твердых переплетов.
— Ну вынь плавки и полотенце. И четыре рубашки. Или вообще все. Кроме ноутбука мне ничего не нужно. — Он собрался было надуться, но вместо этого жалобным голосом обиженного четырехлетнего ребенка заныл: — А говорила, что в отпуске мы сможем заниматься тем, что нам нравится…
— Вот именно — тем, что нам нравится, а не тем, что любит Макс. А ты уложил десять романов, но я все их уже читала. А двадцать мы не возьмем. Из чего следует, что мне нечего будет читать, а ты носу не высунешь из комнаты, просидев пол-отпуска с этим своим Уилсоном.
— Пожалуйте в газовую камеру…
— Что ты там еще бурчишь?
— Да ничего, я так, о своем, антисемитском.
— Я тебя однажды придушу.
— Не вижу смысла. Ни у кого не возникнет и тени сомнения, что это ты в конце концов не выдержала. Давай уж лучше полетим на Тенерифе или там на Майорку, и ты столкнешь меня с какой-нибудь скалы. Известно, что такой чересчур возбудимый человек куда угодно влезет, не подумав, как станет выбираться. Ты сама говорила, что вроде у меня есть бумаги с диагнозом СДВГ[3], ну, во всяком случае, будут, если понадобится. Верно?
— Shut up[4], мерзкий мальчишка. Иди лучше в душ, а то будешь вонять возле меня все пять часов. Боже, как я выдержу без сигарет! Да еще с этой неумолкающей шарманкой!
Ночью меня мучили кошмары. Рейс в них задерживали, в аэропорту ликвидировали последнее место для курения, меня не пустили с теннисными ракетками в самолет, зато, несмотря на трехкратную проверку, в сумочке так и не обнаружили двух перочинных ножей, и вдобавок срок действия паспорта истекал к утру. А мальчишка не закрывал рта ни на секунду. В кого он только такой, я не могла вырастить это чудовище.
Да и его ненаглядный папаша, честно говоря, тоже не мог. Хотя он научил Макса всяким глупостям: именно благодаря ему двенадцатилетний мальчишка, вместо того чтобы, как все нормальные дети, читать «Гарри Поттера» или гонять в футбол, упивается историями о серийных убийцах и выслеживающих их, потрепанных жизнью, угрюмых и вечно накачивающихся виски сыщиков. Но они хотя бы накачиваются молча. Пиксель — как за глаза называли моего мужа родственники за его особое пристрастие ко всяким электронным штучкам — никого не мог научить болтать без умолку, потому что разговоры с людьми считал занятием ненужным и лишенным смысла.
Я догадывалась, что именно из-за нежелания общаться с незнакомцами он в последнюю минуту, подумав, отказался ехать с нами активно бездельничать на Майорке. Сослался на то, что теперь-то ему уж точно нужно отправить в издательство новый роман. Правда, он говорил это раз пять за последние два года, с тех пор как решил, что больше заработает на мужских детективах а-ля Чендлер, чем на никому не нужных эссе. Но с романом дело шло не ахти как. Может, потому, что он пытался сосредоточиться, часами играя в «Змейку» на мобильнике, а когда наконец садился за компьютер, то, чтобы лучше работалось, начинал с игры «В гостях у кролика», популярной среди пятилетних детей. Я была уверена, что по возвращении с Майорки вместо чендлеровской фразы он встретит нас сообщением о новом рекорде в «Кролике», поскольку, как любит повторять Пиксель, тренировки совершенствуют мастерство.