У нас говорят: «Если не загрызут, так залижут». Я решил, что не дам себя съесть ни тем ни другим способом. Если хочешь удержаться на поверхности, а не пойти на дно вместе со всем стадом пишущих (и может быть, даже способных) растяп и недоумков, пассивных и, значит, беззащитных — надо уметь крутиться. Атаковать и контратаковать. Кусаться самому и не быть последним в очереди тех, кто спихивает на дно очередную жертву. Это неправда, что можно уцелеть, ни во что не вмешиваясь и тихо возделывая свой сад. Тут же затопчут, если ты сам не успеешь растоптать грядки соседа. Если ты ни с кем не ругаешься, значит, ты всем чужой. А если чужой — так всем на тебя наплевать. И никто не заинтересован в том, чтобы позволить тебе жить и творить. И уж не дай господи — выбиться из рамок посредственности. Итак: не оборона, а нападение, атака, не гнушающаяся никакими, самыми жестокими приемами. Я ответил ударом на удар, хотя и старался придать своему голосу тон крайней скуки:
— Награда? Ты прав, хвалиться нечем. Скорее милое семейное торжество по поводу пятой годовщины свадьбы. Во всяком случае, мне так кажется, если я правильно помню. Даже если бы получил приглашение, не знаю, право, воспользовался бы я им или нет.
Маска равнодушия дрогнула на его лице. Он что-то почуял. Посмотрел на меня внимательно, изучающе. Я не ошибусь, если скажу, что он подумал: «Ага, значит, и он уже что-то прослышал. Ясное дело, крысы бегут с тонущего корабля. Последние слова свидетельствуют о том, что за его спиной кто-то стоит. Ведь отказаться от приглашения Барсов — это порвать с ними. А значит — уйти из объединения. Главный редактор кинообъединения — теплое местечко, которое не бросают, если нет ничего в запасе. Человек на таком месте никогда не пропадет: приятели печатают в журналах его бред только потому, что надеются пропихнуть свои сценарии. Должно быть, Бодзячек имеет в перспективе что-то не хуже „Вихря“. А может, даже лучше? Надо бы разузнать, с кем он встречался в последнее время. Девичья фамилия его жены Сковронкевич… Не имеет ли она чего-нибудь общего с тем Сковронкевичем, который ездил с делегацией в ООН? Ну и дурак этот Барс, что хочет поменять Бодзячека на этот абсолютный нуль, Дудко. Может быть, Бодзячек уже просто перерос Барса, а наш Славек этого не любит…»
Фирко встал с креслица, дружески взял меня под руку и конфиденциально шепнул:
— Пойдем ко мне в кабинет. Там можно поговорить спокойно.
А секретарше приказал:
— Сделай нам два кофе. По высшей категории.
Уже в его кабинете, попивая кофе, настоящий кофе, а не ту бурду, которую подают обычным посетителям, окутавшись клубами дыма, я объяснил Фирко мою точку зрения, рассчитывая на то, что хотя бы часть моих рассуждений дойдет до Барса с его помощью, а мне именно это и нужно было. Пускай этот позер не думает, что ему удастся так легко от меня избавиться. Я сказал:
— «Вихрю» конец. Ты это знаешь лучше меня. Барсу тоже конец. У него было две или три удачи, но это были именно случайные удачи. Он почувствовал конъюнктуру, а ремесленник он неплохой, ну и удалось попасть в десятку. Большой оригинальностью он не отличается. Уже сейчас начинает повторяться, когда снимает сам. Зарабатывает на дебютантах. Понятия не имеет, что они там снимают, но денежки за художественное руководство берет. А я себя уважаю. Мне, например, не нравятся наши производственные планы на ближайшие годы. Барс говорит — «творческое развитие». Да нет там никакого творчества. Пошлость и халтура. И кончится все это большим скандалом. Прежде всего — финансовым. Но в тех сценариях, которые Барс проталкивает на редакционной коллегии, есть роли для Боженки. Не могла бы она играть в другом объединении, только нас должна осчастливливать? Я сказал все это Барсу. Отчаливаю. У меня есть несколько предложений. На телевидении, в новом журнале, на дипломатическую работу приглашают. Я мог бы очень неплохо зацепиться при ООН. Но уж как только я выберусь из нашего «Вихря», сразу толкну в «Культуру» или в какой-нибудь другой журнал большую принципиальную статью, в которой выложу все, что я думаю о положении в нашем кинематографе и откуда пошло все это болото. Опираясь на собственный опыт.
Если бы мне и в самом деле что-нибудь светило, я бы не пикнул, чтобы мне не напакостили заранее. Что касается ООН — ну, это была чистейшая выдумка. На телевидении я пробовал устроиться, но пока мне ничего серьезного не обещали. Журнал — это было самое приличное, но отдел, который мне предлагали, был маленький и неинтересный. Однако я вынужден был блефовать. Удар достиг цели. В прищуренных глазах Фирко блеснуло нечто вроде уважения. Покровительственный тон исчез. От его хамства не осталось и следа. Напротив меня сидел добрый приятель и, соглашаясь, кивал головой. Я мог заметить, как его небрежно взлохмаченные волосы старательно прикрывают плешь на макушке.