Конверт пуст, видно, Хмуре не нужны больше фотографии, чтобы составить мнение о людях и отношениях между ними.
Когда я вкладываю снимки обратно в конверт, глаза мои еще раз встречаются с глазами красавца блондина. Его взгляд пронзителен, как удар шпаги, — наглый и вызывающий, циничный и высокомерный, но в то же время необыкновенно притягательный, — взгляд соблазнителя и победителя, заранее уверенного в успехе. И вдруг я узнаю этого очаровательного и жестокого мужчину.
Ну как же я сразу не поняла — это постоянный партнер Божены Норской, главный герой многих фильмов Славомира Барса, любимец публики, особенно женской ее половины, наш знаменитый актер Михал Прот!
А маленькая женщина, которую он обнимает на пикнике у Барсов, — это довольно известная танцовщица. Уже несколько лет она выступает на разных сценах со своим ансамблем современного танца. Телевизионные камеры не раз показывали мне ее лицо крупным планом. Приходилось встречаться с ней и в жизни. Она необыкновенно эффектна, хотя, на мой взгляд, неженственна. В ней нет никаких округлостей, выпуклостей и вогнутостей. Она вся состоит из углов и изломов, как будто скульптор несколькими ударами резца обозначил ее облик. Лоб ее широк и плосок, резко выделяющиеся скулы остро сужаются к подбородку, выдвинутому вперед и колючему. Когда тело ее отдается танцу, часто страстному и неудержимому, лицо остается каменно-спокойным. Все свои чувства и мысли Мариола выражает движением маленького, гибкого, сильного тела. Она похожа иногда на белку, которая в своих прыжках и полетах, кажется, не желает подчиняться законам физики. И так же, как у белки, у Мариолы острые, быстрые, чуть выступающие вперед зубки и совершенно круглые, очень большие черные глаза, слишком большие для ее лица.
Ее дебют состоялся в том же году, когда Иоланта пыталась стать сценаристкой. Во всяком случае именно тогда о ней заговорили в творческих кругах. Тогда писали, что ее танец — настоящее, большое искусство, выражающее глубокие идеи. Один критик в статье, посвященной выступлению на фестивале эстрадного балета в Сан-Марко, заметил, что никто еще не выражал столь скупыми средствами, но так убедительно угрозу атомной смерти, нависшую над человечеством, как это сделала Мариола своим танцем.
Критик этот мне уже знаком. Тот самый, что с лицом утомленного светской жизнью английского лорда участвовал в пикнике у Барсов. Эту физиономию, украшенную настоящей английской трубкой, можно увидеть всюду, где собираются сливки аристократических и литературных кругов. Критика зовут Павел Бодзячек, в то время он был главным редактором кинообъединения «Вихрь». Это его подпись фигурирует под письмом Иоланте Кордес, письмом, в котором Бодзячек терпеливо объясняет ей, что она написала не сценарий, а пошлую халтуру.
Павел Бодзячек хорошо знает, кого хвалить, а кого ругать. Кого, за что и когда. Таким образом он демонстрирует иной раз такие замысловатые сальто и антраша, каким могла бы позавидовать сама Мариола. Происходит это потому, что течения, влияющие на курс акций на бирже критиков, не так постоянны, как, скажем, течения океанические. Они то и дело меняют направление на прямо противоположные, и какие вихри бушуют тогда в нашем искусстве! Течения эти не всегда заметны на поверхности, они кроются в глубине, иногда на самом дне и зависят от многих факторов. Иногда достаточно отставки всего одного человека — и разрушается вся «ситуация». Так что Павел Бодзячек совершенно неожиданно для публики, а подчас и для себя тоже, одну и ту же вещь то превозносит до небес, то втаптывает в грязь. Волк, живущий среди своих собратьев, и выть должен по-волчьи: он всегда знает, почему воет и почему поступает так, а завтра иначе. А Павел Бодзячек не всегда это знает. Но воет.