Конечно, я знал. Инспектора верховной контрольной палаты почти не покидали здание на Пулавской. Они уже чувствовали себя здесь как дома. Непрерывно рылись в бумагах и, словно антиквары, интересовались больше всего тем, что было датировано давно прошедшим временем.
— А мне-то что, — пожал я плечами. — Я за Барса отвечать не собираюсь. И защищать право «Вихря» на существование — тоже. И вообще, думаю, что, когда эта бомба взорвется, меня здесь уже не будет.
Я специально не упомянул о том, что не собираюсь ломать копья и в защиту чести коллеги Тадеуша Фирко. Поиграем пока в союзников.
У него было снисходительное лицо доброго дядюшки, который предупреждает ребенка, что не надо совать пальцы в дверь, когда он ударил снарядом самого тяжелого калибра:
— Ты брат, совершаешь серьезную ошибку. Есть такая пословица: «Отсутствующие всегда не правы». В чем бы ни обвинили в результате всех эти ревизий «Вихрь», легко будет свалить вину на тебя. Все объединение подтвердит, и никто не встанет на твою защиту. Потому что тебя уже здесь не будет. И как ты будешь защищаться? Тебе еще долго придется отвечать за каждый неудачный фильм, за каждый нереализованный договор, за отвергнутые сценарии, которые оказались негодными для съемок, но на которые ты подписал договор и выдал аванс. А таких договоров… сам знаешь сколько. Полный шкаф. Огромные суммы. Ты из этого никогда не выберешься. Если и есть возможность уйти живыми, то только всем вместе. Коллективно. В конце концов, существуют так называемые объективные обстоятельства. На них и свалим всю вину, но сам факт существования этих объективных обстоятельств должны доказать мы все, без исключения. И пусть ВКП занимается этими обстоятельствами, пусть их ловит и наказывает! Тем более что многие из них вообще не существуют… И в этой ситуации тебе приспичило состряпать инквизиторскую статейку в «Трибуне» или в «Культуре»! Да еще упомянуть конкретные фамилии! Помилуй, даже в официальных речах этого не делают! Как частное лицо частному лицу ты можешь Барсу хоть все зубы выбить, если у тебя к нему есть какие-то претензии, но не дай бог нападать на него в печати. Не советую. Ты подумай обо всем, что я тебе сказал. Как другу говорю.
Он раздавил окурок в отвратительно грязной и потрескавшейся пепельнице из толстого стекла и посмотрел на часы. Забормотал извиняющимся тоном:
— Прости, но придется прервать нашу беседу. Мне пора в Министерство обороны по вопросу о реквизите. После прошлого нашего фильма они не досчитались какой-то там пушки или шашки, черт их знает, куда эти железки подевались. Скорее всего ребята из массовки променяли на водку.
Я понял. Он хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. Теперь он уже не даст мне возможности закончить разговор какой-нибудь остроумной репликой. А может, я плохо разыграл эту партию? Слишком рано открыл карты? Довел до ситуации, в которой стану жертвой безжалостного шантажа? Я встал и попрощался, в меру любезно, в меру сухо. На пороге вдруг я вспомнил, что хотел его еще кое о чем спросить:
— Но скажи мне, Тадек, почему ты в ближайшее время собираешься подарить нашей звезде кактус?
— Кактус? — удивился он.
— Ты же сам об этом сказал. На Новый год.
— Ах, да! — Он улыбнулся, но лицо его при этом искривила странная гримаса, и в профиль оно стало еще больше похоже на морду шакала. — Думаю, к тому времени она разойдется с Барсом, и я смогу отплатить ей за все пакости, которые она мне устроила… Но об этом в другой раз.
— И ты в самом деле подарил бы ей кактус? — не отставал я, потому что почувствовал, что он не хочет продолжать разговор на эту тему. Наверняка жалеет, что проговорился.
— Конечно. Лучше всего какой-нибудь ядовитый. Говорят, есть такие в американских джунглях.
Я представил себе схватку этих двух хищников. Шакала Фирко и тигрицы Божены. Было бы на что посмотреть. А может, борьба уже началась? Я вгляделся в лицо Фирко и сам испугался, хотя на этот раз опасность угрожала не мне. Его хитрые, угрюмые глазки были полны смертельной ненависти.
Вот так я был проинформирован о большом приеме у Барсов. Официальное приглашение представило мне это дело в другом свете, и я, поразмыслив дома над аргументами Фирко, пришел к решению принять его без лишних обид и капризов.
Божена говорила со мной по телефону своим ненатуральным актерским голосом, слегка обиженно, как будто это я был виноват в том, что не все идет так, как бы ей хотелось.
— Приходи обязательно. Это будет просто милый спокойный вечер в тесном кругу самых близких друзей. И прости, ради бога, что я только сейчас тебе звоню. Славек обещал договориться с тобой, но ты же знаешь, какой он. Пообещал и забыл.
— Рассеянность — привилегия гениев, — ответил я с таким набожным восхищением, что любой понял бы, что это ирония. Любой, но не Божена.
Она продолжала говорить, как будто вообще не слышала моих слов:
— Знаешь, сначала я планировала большой прием. В конце концов, у нас есть определенные обязанности, положение в творческих кругах принуждает нас давать приемы…
Она чуть не плакала, а я вел себя как дантист, ковыряющийся в больном зубе, не обращая внимания на слезы в глазах пациента:
— Ну и что, не вышло у тебя с большим приемом?
Я представлял, как наша звездочка предвкушала впечатление, которое произведет их светский раут!
— В общем, да… — с обезоруживающей наивностью делилась она со мной своими горестями. — Мне пришлось перенести его на другое время под тем предлогом, что я плохо себя чувствую после возвращения из Цитрона. И все из-за Славека.
— У повелителя бывают капризы, — заметил я с сочувствием.
— Когда-то его капризы меня раздражали, а теперь я просто перестала обращать на них внимание, — холодно заявила она. — Но представь себе, что он натворил. Пригласил на прием Иоланту.
— Иоланту? Бывшую мадам Прот? — Я старался изобразить самое глубокое возмущение.
Действительно, очень странный шаг со стороны Барса, подумал я. Не только потому, что между собой мы ее и не называли иначе, чем «эта графоманка», но и потому, что ни для кого не были тайной ни напряженные отношения между объединением «Вихрь» и Иолантой Кордес, ни те угрозы, которыми она нас осыпала. А вообще-то Иоланта в последнее время производила впечатление человека, мягко говоря, психически не совсем нормального. До меня уже дошли слухи о пьяных скандалах, которые она время от времени устраивала в ресторане Дома кино.
— Вот именно, — с горечью подтвердила Божена. — Кажется, он случайно встретил ее где-то в кафе или на улице, и их разговор принял такой оборот, что неудобно было не пригласить ее. Естественно, я устроила ему сцену, а он, представь себе, только засмеялся и сказал, что приему это не повредит. Что гости будут иметь лишнее развлечение. Особенно если не жалеть Иоланте водки. Но я не собираюсь устраивать в моем доме представление на всю Варшаву. Пришлось сократить большой прием до самых скромных размеров. Ну, я ему отомстила…
Я не сомневался, что Божена еще припомнит Барсу его вопиющую бестактность и не простит потерянную возможность ошеломить своей красотой и роскошным туалетом «всю Варшаву».
— И правильно, — поддакнул я старательно.
В борьбе с Барсом я предпочитал иметь Божену в союзниках. Я почуял, что что-то неладно в барсовском королевстве. И чем серьезнее углубится этот конфликт — тем лучше для меня.
В голосе Божены звенели нотки триумфа. Она вела себя как ребенок, который назло маме хочет отморозить пальчик:
— Знаешь, как? На этот наш роскошный «семейный вечер» я пригласила Протов, Михала и Мариолу. И Нечулло вместе с его новой симпатией, Лилианой. Славек хотел представления, так он его получит.
«Да, — подумал я, — дешевая театральность Барса ужасно раздражает. Что за кошмар — каждый день иметь дело с этим человеком».
— А я? — спросил я тоном искренне преданного делу заговорщика. — Я-то зачем? Что за роль у меня в этом спектакле?
Божена, не стесняясь, открыла мне карты:
— Ты и Фирко затем, чтобы меня не упрекнули в преднамеренной вредности. Вы — люди нейтральные. Так что приглашены наши друзья и коллеги. Ну и в случае чего ты будешь укрощать Иоланту. Она тебя боится…