Лилиана слегка смутилась, но уже не успела ответить Божене, лишь широко открыла свой большой рот и воскликнула:
— О-о-о!
Это было вызвано зрелищем, которое поразило не только панну Рунич, но и всех остальных. Все молча смотрели на приближающуюся пару — Славомира Барса и Иоланту Кордес. Они шли к нам из глубины дома по широким ступеням, ведущим с террасы в сад. Грузный, неуклюжий Барс ступал тяжелым шагом, напоминая гигантский экскаватор, Иоланта плелась неуверенно, как бы боясь вырваться вперед хозяина дома, переваливаясь и косолапя. У нее была какая-то утиная походка. Барс сиял, словно генерал, выигравший битву. Иоланта, несомненно, была побеждена. Об этом говорили ее пылающее лицо и горько стиснутые губы. Интересно, когда это они успели поругаться?
Божена объяснила мне вполголоса:
— Иоланта уже час как здесь. Что-то они там обговаривали в его мастерской.
— А может, он показывал ей свое последнее приобретение — какую-нибудь моль?
— Она сама похожа на моль, — буркнула Лилиана.
Это сравнение показалось мне очень точным. Вот что значит глаз художницы! Наблюдательная девушка! Обязательно надо отбить ее у Густава, хоть на время. А впрочем, разве он мне мешает? Пусть она будет и моей, и его любовницей одновременно.
Иоланта действительно слишком уж по-простецки выглядела на фоне виллы Барсов. Еще полгода назад я назвал бы ее эффектной женщиной. Она расцвела, когда писала для нас сценарий и флиртовала с Нечулло. В ту пору она была своей в нашем кругу. А сейчас я снова увидел ее такой же, как много лет назад, когда Прот тщательно скрывал ото всех свою некрасивую жену и редко появлялся вместе с ней в обществе. И уж во всяком случае, сегодня я решительно не советовал бы надевать этот буро-коричневый костюм — с ее-то буро-коричневыми жидкими волосами, которые висели сосульками по обеим сторонам смуглого костлявого лица, с ее темными глазами, слишком близко посаженными и невыразительными. Она, видимо, сильно похудела за последнее время, костюм висел на ней как на вешалке, впрочем, сшит он был так плохо, что любая женщина выглядела бы в нем страшилищем. В безвольно опущенной руке болталась бежевая потертая сумка. Все это вместе производило впечатление чего-то бесцветного и жалкого.
Если Иоланту в ту минуту можно было сравнить с молью, то Божена Норская, несомненно, напоминала яркого экзотического мотылька. Она встала с пледа и выпрямилась во всей своей красе. На ней был странный наряд, что-то вроде яванского саронга ярко-оранжевого цвета. Божена протянула Иоланте свои округлые, нежно-белые руки и воскликнула с обычной экзальтацией:
— Ах, приветствую тебя, Иоланта! Я так рада видеть тебя! Ты так давно не была у нас…
Барс удовлетворенно потирал толстые руки, как всегда, когда ему казалось, что какая-то шутка ему необыкновенно удалась, Иоланта рассеянно приняла нежный поцелуй Божены, машинально подставив щеку, но только сейчас, вспоминая эту сцену, я вдруг вспомнил, что глаза Божены Норской, всегда такие голубые, почти прозрачные, показались мне совершенно черными, когда она следила за приближающейся к нам парой. Теперь я понимаю, что в глазах этих пылала ненависть, такая же, как в глазах Нечулло, обращенных на меня. Но кого ненавидела Божена в эту минуту — Барса или Иоланту? Этого я не знаю.
Иоланта и Барс сели. Первый шок миновал, изумление улеглось, все заслонило волнение, с которым мы принялись хрустеть жареной саранчой. Это занятие потребовало от нас напряжения всех душевных сил, а запивание этого лакомства наливкой из мандрагоры — так прямо и самопожертвования. Вкус у наливки был отвратительный, но мы пили и нахваливали согласным хором. Я с умилением думал о той гигантской дозе очищенной соды, которую выпью немедленно после возвращения домой. Хорошая все-таки жена моя простушка Эвка! Мне и в голову бы не пришло тащить ее с собой на эти сборища с печеной саранчой, да еще в таком обществе — а она и не имеет ко мне никаких претензий за то, что я вращаюсь в свете один, словно и не женат. Это две разных жизни, и я уже нагляделся на то, что случается с людьми, которые две эти вещи путают, как, например, Прот.
В шесть часом мы вошли в дом. На приемах у Барсов никогда не бывает традиционного приглашения к столу. Да там и стола-то нет. Центральный салон, то ли столовая, то ли гостиная, действительно, служит для приема гостей, но столь почитаемая нами, простыми смертными, традиция приема пищи у них разжалована и превращена в незаметное, попутное развлечение. А для этого не годится длинный стол, накрытый белоснежной скатертью, уставленный бесчисленными тарелками, блюдами и бокалами, за которыми неподвижно торчат гости на неудобных стульях с высокими спинками. У Барсов вся компания устраивается кто где — на диванчиках, пуфах, креслицах или прямо на полу, устланном коврами, циновками и шкурами. Маленькие столики и табуреточки служат для того, чтобы поставить на них рюмку или пустую тарелку. Свет бывает неяркий, интимный — торшеры и бра с темными абажурами.
Угощение развозит Божена лично, используя столик на колесиках. Конечно, это могла бы делать и Катажина Налепа, хозяйничающая на кухне, много лет уже она служит у Барсов, но Барс считает, что это выглядит очень старомодно и по-мещански, если еду подает домработница.
В тот вечер, когда мы уже расположились, кому как, где и с кем удобно, нас осчастливили сладкими галетами с паштетом из омаров и творожной пастой с пряностями, фаршированными шампиньонами и охотничьими колбасками, которые при нас облили спиртом и подожгли. Были можжевеловая настойка и зубровка, а более капризные гости угощались джином и виски с лимонным, апельсиновым соком или с содовой и льдом. Напитки предлагала сама хозяйка дома, щедро наполняя рюмки и стаканы гостей, которые тут же старательно осушались. На десерт нам подали салат из каких-то экзотических фруктов, кофе по-турецки, а к нему — коньяк. Много коньяка. Если кто-то хотел подлизаться к Барсу, то отказывался от кофе и умолял угостить его чаем, знаменитым жасминовым чаем, любимым напитком маэстро. Первым его запросил, естественно, мой конкурент — Дудко.
Почему я так подробно описываю все меню и весь ход ужина? Казалось бы, это не имеет ничего общего с трагическим финалом вечера. Я, однако, уверен, что все это взаимосвязано.
Во-первых, крохотные порции еды не могли защитить наши желудки от алкоголя. Известно, кто не хочет быстро опьянеть, должен много есть. А мы: два или три сухарика, по два шампиньончика и колбаска сантиметров пять длиной… Поэтому почти все быстро опьянели. Отсюда и неясные воспоминания некоторых свидетелей, отсюда их путаные показания. И наша реакция на скандальное выступление Иоланты.
Во-вторых, эта манера подавать ужин «без церемоний», правда, она способствует созданию непринужденного настроения, но зато и никакого порядка нет, все бродят туда и сюда. В любой момент каждый может встать и перейти на другое место, может ходить со своей тарелкой от одной группы гостей к другой, а может и вообще незаметно покинуть комнату. Именно поэтому так трудно установить личность преступника. Дверь на террасу была открыта, терраса идет вокруг всего дома, и на нее выходят все окна первого этажа. Я считаю, что каждый из нас имел возможность и время подготовить преступление, мог выйти, проникнуть и в мастерскую Барса, и на кухню, и даже на второй этаж, мог не возвращаться той же дорогой, какой вышел, а запутать следы, возвратившись, например, через прихожую, в которой тоже есть дверь, ведущая на террасу.
Меня на следствии спрашивали, кто как вел себя во время ужина. Я не все могу точно вспомнить. Приведу лишь несколько примеров, пару необычных или характерных сценок. Они всплывают у меня в памяти как обрывки снов, иногда мне кажется, что в действительности всего этого не было. Как отделить плоды моего воображения от реальности? Не знаю, не знаю. Может быть, будет лучше, если я представлю эти воспоминания так же хаотично, как они врезались в мое сознание. Читатель, надеюсь, простит мне это затуманенное, беспорядочное повествование… Не исключено, однако, что среди этих воспоминаний вдруг мелькнет какой-то факт, который наведет на правильный след.
Основные ощущения: я словно плавно, легко качаюсь. Мне хорошо и спокойно. Хочется обнять весь мир, не исключая Барса, Фирко и Дудко. Свиньи-то они свиньи, но все-таки свои ребята. Я — среди своих. Они могут рыть для меня яму, а я им при случае подставлю ногу, ведь это естественно. Я обнимаюсь с Фирко, мы целуемся, я чувствую на своем подбородке прикосновение его колючей, плохо выбритой щеки, но меня это не раздражает, наоборот, умиляет, я бы даже дал ему свою любимую электробритву, чтобы он побрился как следует.