Под протоколом Хмура дописал:
«Что-то не сходится. Рассмотрим все факты по очереди. Иоланта, которая подозревала в подмене драгоценностей сначала Прота, а потом Анджея, узнает от Катажины, что они находятся в руках Божены Норской. Она говорит об этом Божене, но мы не узнаем, что ей ответила Божена, потому что Божена вообще от всего отопрется, а Нечулло скажет: „Не помню“. В таком случае, почему Иоланта в своей обвинительной речи указывает пальцем на Лилиану Рунич и объявляет, что та подделала ее драгоценности. Следует сделать два вывода. Либо Норская сказала ей об этом, чтобы направить ярость Иоланты на Лилиану, либо Иоланта сама обо всем догадалась, восстановила недостающие элементы этой истории. И вот третий вывод: Иоланта вовсе не была такой растяпой, какой ее все считали. Или даже все они прекрасно понимали, что она не глупа, а наоборот, может быть, она была умнее их всех. И они боялись ее глаз, ее критики, ее таланта. Поэтому они преследовали ее, травили, распускали слухи о ее глупости и бездарности…»
Тут я нахожу в подборке совершенно случайную бумажку, которая попала сюда из какой-то другой пачки документов. Она должна лежать вместе с другими отчетами экспертов, где-нибудь в самом начале. Это одно из заключений отдела криминалистики. В нем перечисляются методы, при помощи которых исследовали отпечатки пальцев на подоконнике мастерской Барса, а также на экзикаторе, то есть на том сосуде, в котором Барс умертвлял своих пленниц, бабочек. Из заключения следует, что на экзикаторе обнаружены отпечатки пальцев только Славомира Барса. Зато на подоконнике и прилегающей к нему нижней части оконной рамы:
«…Имеются отпечатки пальцев и даже ладоней нескольких человек. Удалось идентифицировать отпечатки: Божены Барс-Норской, Мариолы Прот, Иоланты Кордес, Тадеуша Фирко и Ромуальда Дудко».
Иоланта мертва. Божена и Мариола как-нибудь выкрутятся. Но что делали Фирко и Дудко у окна мастерской Барса? Думаю, Хмура не забыл спросить их об этом.
Ромуальд Дудко, кинокритик и внештатный редактор кинообъединения, давно находившийся в дружеских отношениях со многими сотрудниками «Вихря», не исключая и самого Славомира Барса, автор трогательного репортажа из Джежмоли и трубадур организованной травли Иоланты Кордес. Ему тридцать восемь лет, он не женат. Как он умудрился остаться холостяком в таком возрасте, это его тайна.
Себастьян Хмура подчеркивает, что Ромуальд Дудко, видимо, один из всей компании присутствовал в салоне при финальной сцене укрощения Иоланты Кордес Павлом Бодзячеком. Что он может рассказать об этом? Что такого сказала или начала говорить Иоланта Кордес о делишках Бодзячека, чтобы он, забыв правила хорошего тона, ударил ее по лицу? Мужчина — женщину. В приличном обществе. Как это случилось?
Ромуальд Дудко, к сожалению, не может исчерпывающе ответить на этот вопрос.
«Не повезло, пан капитан. Просто не повезло. У меня, видите ли, почки… того… не совсем в порядке. Перепью — приступ. Переволнуюсь — то же самое. А у Барсов мы пили, как черти. Да еще мешали одно с другим. Пока Иоланта изливала свою желчь, я еще как-то держался. Потом уже не мог больше терпеть. Надо было сбегать в туалет, притом быстро. И так уж получилось, что мне приспичило именно в тот момент, когда Иоланта накинулась на Бодзячека. Я могу доказать, что все именно так и было. Я вышел в дверь, ведущую в прихожую, потому что там есть проход в коридорчик, из которого можно пройти или на кухню, или в туалет. За мной в прихожую вышел Прот и стал рыться в пальто и плащах, не знаю, чего он там искал, а может, прятал что-то. Потом влетела Лилиана, а за ней Густав. Они меня не видели, а я их слышал. Я могу слово в слово повторить их разговор. Вы, пан капитан, скажете, что тем хуже для меня, потому что из прихожей можно выйти на террасу и я, конечно же, мигом облетел вокруг дворца принца Барса, чтобы швырнуть кота с отравленными когтями на кудлатую, немытую башку Иоланты. Только это неправда. Мне не нужны были такие фокусы, чтобы обезвредить эту язву. Мне не надо было ни бить ее, как Бодзячек, ни травить, как… как не знаю, кому. Я просто мог бы обляпать грязью еще пару раз, как говорится, „на страницах прессы“. И все. Точка. Конец Иоланте. Так вот и вышло, пан капитан, что я ничего не знаю о последних словах нашей незабвенной мастерицы пера… И вообще, я понятия не имею, что такого придумала или пронюхала о делишках Бодзячека Иоланта. Она еще раньше говорила, что его приятели делятся с ним гонораром, а он пропихивает их сценарии в „Вихре“. Тоже мне, сенсация! Она должна была знать что-то посерьезнее. Но что?.. Мне и самому интересно…»
Этот фрагмент Хмура тоже обвел красной чертой, но пунктирной. Это значит, что Хмура заинтересовался показаниями и принял их во внимание, но в них нет ничего нового, что продвинуло бы расследование вперед. Затем Хмура спросил, действительно ли Нечулло и Бодзячек были заодно в желании выжить Барса из объединения. И вообще, что думает Дудко, человек в «Вихре» посторонний, об отношениях в объединении. Этот фрагмент протокола обведен двойной красной линией. Похоже, Хмура почувствовал себя рыбаком, на удочку которого попалась не плотва, а, по крайней мере, щука. И крупная щука. Дудко говорит:
«Я знаю, что Бодзячек и Нечулло затевают что-то против Барса. Вроде бы они собираются представить в соответствующие инстанции докладную, в которой не только обвинят Барса в руководстве феодальными методами, помещичьем образе жизни, зажимании молодых талантов, сползании на ревизионистские позиции и пропаганду „чистого искусства“, но и изложат свои предложения по оздоровлению польской кинематографии вообще и кинообъединения „Вихрь“ в частности. Однако это временный союз. Как только удастся спихнуть Барса, они тут же перегрызутся. Нечулло не семи пядей во лбу, но все-таки не такой дурак, чтобы оставить у себя в объединении главным редактором человека, который гораздо, гораздо умнее его. Он знает, что Бодзячек — опасный тип. Бодзячек охотится только из засады. Чтобы никто никогда не мог доказать, что это именно он выстрелил. Нет, нет и нет. Нечулло никогда не пойдет на постоянное сотрудничество с Бодзячеком, на зависимость от него. Откуда я это знаю? Да хотя бы оттуда, что Нечулло уже предлагал кое-кому место главного редактора в своем будущем объединении. Кому? Мне. Потому что он знает, что я ему не опасен. Я еще не вошел в самый центр этого круга, я еще хожу себе с краешку. Я был бы второй скрипкой. Имел бы ровно столько, сколько Нечулло позволит взять. Так что еще не знаю, соглашусь ли. Надо подумать. Знает ли Барс об интригах своих дорогих друзей? Думаю, что знает. Это хитрая лиса. У него везде связи, везде свои люди. Он без борьбы не сдается. Знаете, что мне пришло в голову? Что Барс затеял этот прием для каких-то своих целей. Это был ход в его игре. Ведь это он пригласил Иоланту, разъяренную, обиженную на всех Иоланту. Он знал, что достаточно пустяка, чтобы вывести ее из себя. Это он натравил ее на нас. Может, и сам кое-что сообщил ей. Ее руками он надавал нам всем оплеух. Зачем? Чтобы показать нам, какие мы, чтобы мы поняли, что ни один из наших грешков не останется в тайне, что мы все у него в руках. И еще чтобы мы все перегрызлись между собой. И чтобы иметь аргументы в случае серьезных нападок на „Вихрь“: „Смотрите, кто на меня клевещет!“ Он мог бы сказать тогда: „Разве можно верить таким людям? Кому вы хотите передать наследие Барса?“»