Я мог бы предъявить обвинение Бодзячеку. Это он убил Иоланту Кордес. Но — он не убивал ее с помощью яда на кошачьих когтях. А мое расследование касается, к сожалению, лишь таких конкретных фактов.
Я подвожу итоги всего, что до сих пор написал. Зачеркиваю числители, поставленные над чертой. Знаменатель, которому я придал значение „Иоланта — как цель“, остается одиноким, потому что над чертой — ноль. Я не вижу никого в этой компании, у кого были бы достаточно важные причины, чтобы убить Иоланту Кордес. Более или менее справедливый взрыв гнева Иоланты мог приоткрыть грязные тайны ее круга, но был слишком слаб, чтобы разрушить какую-либо из крепостей, в которых расположились представители этого мирка. Можно, пожалуй, сказать, что она чуть-чуть поцарапала одну из стен, которыми окружают себя те, которые считают, будто им все можно. Кирпичи в этих стенах — деньги, связи, слава, заслуженная или раздутая, круговая порука, о которой писал Павел Бодзячек в своем трактате. Теперь я понял это. Аморальность прячется в темных углах, не освещаемых нашим уголовным кодексом. Обвинительная речь Иоланты не могла сама собой превратиться в речь прокурора на суде. Каждый, кого обвинила Иоланта, вышел бы сухим из воды.
Я вычеркиваю знаменатель „Иоланта — как цель“. Никто из присутствовавших на приеме 5 сентября 1966 года в Джежмоли не собирался физически уничтожить Иоланту Кордес.
Рассмотрим другой вариант: кто-то хотел убить другого человека и по ошибке убил Иоланту. Вариант этот напоминает дерево с развесистыми переплетенными ветвями. Придется отказаться от математики. Мне пришлось бы решать уравнения бог знает какой степени.
Итак: Божена хочет избавиться от Барса, а Мариола хочет избавиться от Божены. Барс терпеть не может Прота, но еще больше ненавидит Бодзячека. Барса с удовольствием сжил бы со света Нечулло, который мечтает занять его место в объединении. Бодзячек делает все, чтобы уничтожить Барса, а поскольку это идет туго, мог бы прибегнуть и к более радикальному решению вопроса. Дудко ненавидит Тадеуша Фирко, а Фирко — Прота. Лилиана Рунич для Нечулло — опасный свидетель его манипуляций с драгоценностями Иоланты и становится опаснее с тех пор, как он узнал, что Лилиана намерена его бросить.
Даже у маленького Анджея Прота есть свои счеты в этом мирке. Пожалуй, он не раз думал: „Убил бы этого подонка Нечулло, раздавил бы, как клопа…“ Я, наверное, неисправимый романтик. Или идеалист. Мне хочется, необходимо верить во что-то. И вот я хочу — что бы там ни было — верить в юного Анджея Прота. А если так, я исключаю его из круга подозреваемых. И к нему я больше не вернусь, даю себе слово.
Зато я возвращаюсь к делам людей взрослых, и глазам моим предстает нечто вроде полонеза, в котором пары сходятся, расходятся и снова сходятся, причем в некоторых сложных фигурах партнеры меняются своими дамами.
А Михал Прот, добродушный, снисходительный Медвежонок — в самом ли деле он так спокойно смотрел на роман Мариолы с режиссером Трокевичем? Может быть, меня обманула его маска „любимца наших дам“? Ведь он актер, менять обличья — его профессия…
Полонез, полонез. Именно так. Я навязал себе этот образ и теперь он мучает меня, что-то напоминает, ассоциируется с чем-то, что снова уведет меня от желанной цели: закончить наконец это проклятое расследование. Число танцующих должно до конца оставаться неизменным, чтобы все шло, как полагается. Правда, можно убрать одну пару, или две, или больше. Но не одного танцора. Потому что тогда смешаются ряды. И танец придется прервать.
Так и из пирамиды Барсова королевства нельзя убрать ни одного кирпичика, чтобы не разрушить целое. Все эти люди необходимы для общего существования. Не только друг друга, но и враг врага. Вот, к примеру, Нечулло. Или Бодзячек. Они ненавидят Барса, из кожи вон лезут, чтобы уничтожить его, но именно эта деятельность является смыслом их существования, основой их положения, надеждой на продвижение вверх. Сам Нечулло — ничто. Но Нечулло, который победит Барса, станет чем-то. Барс необходим ему как воздух, потому что только в борьбе с ним он может выдвинуться в первые ряды. То же самое и с Бодзячеком. Кто из его коллег обратился бы к нему, просто Бодзячеку, второсортному литератору? Но через него можно выйти на Барса. На самого Барса. Великого — пока еще — Барса. Фирко и Барсу нужен Михал Прот, потому что ему к лицу и любовь, и меланхолия, и шлем с забралом, и цилиндр — а им нет, и что поделаешь, они главной роли 6 фильме не сыграют. Наверное, даже лошадь бы рассмеялась, если бы Барс попытался взобраться в седло, а Прот это делает с неподражаемой лихостью. Ромуальд Дудко нуждается в Тадеуше Фирко. А Фирко и всему „Вихрю“ необходим такой Дудко, который пишет как надо и где надо. Божене нужен „Вихрь“ и Барс, как трамплин, без которого она не прыгнет в бурные воды западного кино. Может, и есть тут какие-то исключения: не каждый каждому нужен для счастья и карьеры, но в конечном счете движутся они по нашему свету, по нашим дням, как танцоры в полонезе, тесно сплетя руки. Они будут капризничать в танце, как дети, будут наступать друг другу на ноги, но будут танцевать, пока музыка играет. „Я — среди своих“, — пишет в своем трактате Бодзячек. Их взаимные интересы, их корысть так сплетены, все они так зависят друг от друга, что…
…Что, ей-богу, не вижу никого, кто мог бы убить другого, не испортив этим своих дел.
Я вдруг вспомнил, откуда взялся этот образ полонеза. Ну, конечно же, из интервью, которое Дудко взял у Барса в Джежмоли, еще до приема, кончившегося так трагически. Тогда Барс рассказывал о своих намерениях экранизировать „Пана Тадеуша“. Фильм должен был кончаться полонезом. Полонезом в метели, рядом с кладбищем, на котором неизвестно кто похоронен…
Эк меня занесло! Прямо будто собираюсь писать сценарий для Барса и его „Вихря“. Нет, я просто хотел обосновать еще один вывод: второй знаменатель со значением: „Кто-то хотел убить другого человека, а по ошибке убил Иоланту“, — тоже остается голый, без числителя, с нулем над чертой. Значит, и его я должен зачеркнуть.
Никто никого не хотел убить, хотя случайно оказалась убита Иоланта Кордес.
Совершенный абсурд. Ведь кто-то же сделал это, раз Иоланта Кордес мертва.
Посмотрим, не поможет ли мне разгадать эту тайну бедный кот Йоги, жертва человеческого безумия.
То, что участники приема рассказали о симпатиях и антипатиях кота Йоги, дает весьма противоречивую картину. Я не буду тут припоминать конкретные имена и фрагменты показаний, а лишь сопоставлю кошачьи симпатии и антипатии.
Итак, если верить их показаниям, кот Йоги не любил Божену и любил Божену. Не любил Барса и любил Барса. Терпеть не мог Мариолу и любил Мариолу. Любил Прота и не любил его. Ненавидел Катажину — и она его терпеть не могла. Анджей Прот любил Йоги, но неизвестно, взаимно ли. Йоги решительно терпеть не мог Фирко, Нечулло, Бодзячека и Дудко. Любил Лилиану Рунич. Любил Иоланту — и не любил Иоланту. Боялся ее и избегал ее — и в то же время она прогуливалась по лужайке с Йоги на плече…
Из этих противоречивых показаний я должен выбрать те, которые кажутся мне более правдоподобными. Это будут те, в которых несколько раз повторяется одно и то же имя — как среди симпатий, так и среди антипатий кота Йоги. Этот отбор дает следующий результат: более всего кот ненавидел Бодзячека. Среди своих симпатий Йоги особенно выделял Барса и Иоланту.
Что это нам дает?
Исключает Бодзячека как потенциального убийцу. Йоги не дался бы ему в руки. Но если бы кто-то хотел убить Бодзячека — имел бы шанс. Существует вероятность того, что выведенный из равновесия кот бросится именно на того, кого не переносит. Да, но мы уже пришли к выводу, что никому не было выгодно убивать Павла Бодзячека, одного из „своих“.
Допустим, речь идет о Барсе. Барс мог взять кота на руки и натереть ему когти цианистым калием. Однако: „Никто никого в этой веренице…“ — и так далее. А если бы кто-то хотел убить Барса? Йоги, уже с ядом на когтях, мог прыгнуть на Барса, и когда тот с Фирко закрывал окно мастерской и заметил Йоги, притаившегося на перилах террасы, и когда Барс и Фирко стояли на террасе у двери в салон, совсем рядом с окном, через которое Йоги прыгнул на Иоланту. Барс был ближе и ничем не защищен. Почему же Йоги прыгнул не на него, а на Иоланту?
Прыгнул на Иоланту, которую любил. Прыгнул на ее плечо, на котором наверняка часто сиживал, довольно мурлыча и потираясь о ее щеку, как это любят делать коты. И впился когтями в это плечо. Случайно или намеренно?