После полудня в двери повернулся ключ и ввалился Веслав.
– Знаешь, что ты натворила? – заорал он, чуть взвизгнув.
– Ещё нет!
– Ты чуть не оставила его без глаза!
– То есть? – равнодушно изрекла я.
– Ты знаешь, о чём я говорю – о замочной скважине, накоторую ты сделала настоящую химическую инвазию*!
– Ума не приложу, как глаз этого законченного неврасте-ника мог оказаться в замочной скважине? В таком случае, где был сам обладатель? – спросила я, скорчив глупую гримасу.
– Ну, ладно, ладно, – поморщился Веслав, – он промылглаз водой, и ему уже значительно лучше!
– Прекрасно, если понадобится моя помощь, я к его услу-гам – можно поправить ситуацию, путём химиотерапии другого, близприлегающего глаза, с помощью лаковой струи...
– Прекрати глупить!
– Если, конечно, ты не выбрал целью уморить меня голо-дом, то, имей в виду – это пренеприятнейшее сосущее чувство влияет на меня очень отрицательно! Мои умственные способности катастрофически слабнут, происходит заметное угасание энергии на всех уровнях, и я превращаюсь в слабое безвольное существо, неспособное двинуть ни рукой, ни ногой, ни взглядом. Голодную забастовку я ещё не объявляла, и думаю, что не объявлю, поскольку это дестабилизирует моё внутреннее равновесие, а вонючий куриный
* Вторжение, проникновение (invasion).
паштет, которым ты меня потчуешь со дня вчерашнего, не рискнула бы съесть даже голодная бездомная кошка! Я требую нормальное питание, в конце концов! – перевела я разговор в другое русло, артистично закатывая глаза и хватаясь за живот.
– Хорошо, хорошо, – обеспокоено прорычал он. – Черезчас тебе принесут обед!
– Кто? Уж ни этот ли недоумок? – капризно простонала я.
– Нет, я персонально! – рявкнул он и исчез за дверью, по-вернув ключ.
– Почту за честь, – злорадно пробормотала я, приобретаявозможность иметь в качестве слуги заклятого врага.
Время тянулось по-черепашьи медленно. Через час действительно возник Веслав с подносом.
Зрелищем я осталась довольна и едва сдержалась, чтобы не разразиться нервным смехом: он явно своими габаритами претендовал, как минимум, сразу на двух громадных официантов, сложенных вместе. Но удивляло, почему у него не четыре глаза и всего-навсего две руки, словом, смотрелся он страшно нелепо – поднос в его лапищах выглядел до смешного мизерным, и было до невозможности странным, что на нём вмещалась тарелка с брошенной на неё горсткой риса, отливающего подозрительной голубизной. Рядом скромно приютилась варёная куриная грудка в раздавленном варианте, ко всему прилагался кусок хлеба. Натюрморт под названием «обед», довершал стакан горячего чая.
– У вас что, снова сегодня куриный день? – съязвила я. –Нет, нет! Дай, угадаю – твоя несравненная жена находится на омолаживающей куриной диете! Она великодушно уступила мне этот восхитительный ароматный кусочек курочки, сложившей свои крылышки во имя вечной женской молодости и красоты! – провозгласила я тираду, вонзая вилку, которую, слава богу, мне сочли нужным принести, в истерзанный кусок куриного мяса и, сотрясая им в воздухе.
– В восемь часов выезжаем! – усмехнулся великан, не об-ращая внимания на мой сарказм. – Посмотрю, на что ты способна!
– Я сама хотела бы на это посмотреть, – пессимистичноизрекла я, оставив в покое курицу и сооружая башенки из голубого риса с помощью вилки. – Тебе не кажется, что, если вдруг ты с моей бесценной помощью выиграешь баснословную сумму, то двери казино перед тобой могут захлопнуться навсегда под любым предлогом? – говорила я, одновременно выстраивая высокую башню из риса и вонзая в её вершину флаг, похожий на метлу, из растрёпанного нитяного мяса.
– Спокойствие – в одной Варшаве масса казино, не говоряуже о всей Польше и за пределами её границ! – прогоготал он мечтательно.
– Как ты думаешь, не лучше ли мне прикинуться глухоне-мой, а предполагаемые цифры писать на бумажке? В противном случае, мой русский акцент может вызвать непредсказуемое развитие событий! – как бы между прочим, ввернула я.
– Идея неплохая, – сказал он, исчезая и прикрывая за со-бой дверь.
Я развалила башню из голубого риса и низвергла нитяной флаг, хотелось весь этот «обед» швырнуть в форточку, но, за неимением последней, я спустила содержимое тарелки в прожорливую пасть унитаза, оставив только ломоть хлеба и чай.