* Мужиков. (Польск.)
прошептала ей на ухо несколько фраз. – Я ничего не могу гарантировать, и что ты сделаешь с этим – твоё дело! Но имей в виду – один раз! – уже вслух произнесла я.
Эльча удивлённо на меня посмотрела, но ей было некогда думать, и она без промедления сделала ставку, высыпав из рукава горсть жетонов.
Я отвернулась – в зал вбегала запыхавшаяся переводчица английского языка, но, увидев меня, она заметалась, затем осмелела и, бросая в мою сторону любопытные взгляды, робко подошла к своему патрону. По всей вероятности, не так уж часто ей приходилось видеть долларовых миллионерш.
Я спиной почувствовала, что Эльча выиграла, а когда мы стояли у касс, и кассирша отсчитывала банкноты, я отвела взор.
Мы вышли из отеля, была глубокая прохладная ночь. Я накинула на плечи жакет, Эльча завернулась в палантин из спинок редкостного южноамериканского грызуна – шиншиллы, и мы направились на паркинг автомобилей.
Эльчиной машиной оказалась чёрная бонбоньерка марки БМВ. Моя желтоглазая подруга знала Варшаву наизусть – ведь это был город её детства и юности. Мы ехали на запад столицы по пустынным в это ночное время суток дорогам, и вскоре показались знакомые очертания костёла.
– Ещё два квартала и влево! – сказала я.
Машина мягко подкатила к палисаду старого дома. Окна были тёмными.
– Пятнадцать минут, – бросила я Эльче и направилась крешётчатой калитке.
Усилием воли я уняла волнение сердца. Во дворе содрала с головы парик и тряхнула головой, распрямляя волосы, – на всякий случай, если встретится кто-нибудь из соседей. Пошарила рукой под лестницей и нащупала в тайнике ключ, с огромными предосторожностями отворила двери и проникла в помещение, которое не так давно считала своим домом.
В целях предосторожности решила не включать свет – из кармана старого пальто, висящего на вешалке у входа, вынула фонарик Ивоны и, осторожно ступая, вошла в комнату.
Бросив в сумку пару нижнего белья, джинсы, старый свитер и кроссовки, я открыла нижнее отделение шкафа и извлекла красную коробку, содержимое которой – старые пожелтевшие снимки и семейные реликвии – являлось для меня ценнее всех дипломатов, напичканных зелёными долларовыми банкнотами, вокруг которых разыгрываются кровавые драмы.
Погладила коробку рукой, бережно положила в сумку и, кинув прощальный взгляд на свою кормилицу – старую добрую швейную машину – русскую «Чайку», прошептала слова прощания и вышла, едва не разрыдавшись. Во дворе снова нацепила парик, чтобы не вывести из равновесия свою желтоглазую подругу.
Эльча о чём-то без умолку тарахтела, останавливаясь на светофорах. Мелькнули эксклюзивные небоскрёбы из стеклопанелей, показалось здание военного музея, и мы въехали на мост Понятовского.
– Эльча, остановись немедленно! – внезапно заорала я.
Она со страху слишком резко затормозила. Меня качнуло вперёд и влепило в кресло. Машина встала, как вкопанная, а я уже неслась к барьеру из перил, соединённых с необъятной колонной.
– Гжегож, не делай этого! – издала я оглушительный крик,простирая руки к чёрным водам Вислы, в то время, как два тела, отделились от стены колосса и распростёрлись над бездной в захватывающем затяжном полёте.
Это были мужчина и женщина. Их лица выражали безграничную радость и восторг, светились счастьем единения душ. Мне показалось, что взгляд Гжегожа был устремлён в мою сторону, и его губы что-то прошептали, но я до сих пор терзаюсь вопросом – были ли его последние слова, обращены ко мне или к возлюбленной, чью руку сжимала его рука?
Я ещё раз крикнула что-то в страшной истерике. Мне хотелось остановить их взглядом, казалось, что две фигуры, мужская и женская, застыли над холодной пропастью, и я до последней минуты верила, что они вот-вот развернут крылья и взмоют ввысь в ночное небо, становясь неподвластными притяженью земли...
Эльча и я стояли, свесившись с перил, до боли в глазах всматриваясь в чёрную водяную глубь, поглотившую два человеческих тела, и не видели ничего. Я была не в состоянии подавить рвавшиеся из груди рыдания, несколько раз возопив: «Гжегож!», и сама была почти готова к смертельному прыжку.
– Не плачь, кохана! – вдруг услышало моё сознание Эль-чин медовый голос.
– Он был моим другом! – воскликнула я, стискивая зубы.
– Куда звонить – в полицию, в амбуланс? – спросила Эль-ча растерянно, теребя в руках мобильный телефон.
Я вглядывалась вниз, в беспроглядную темень, голосила что-то, но не слышала даже эха собственного голоса.
– Кохана, нужно ехать – машинам стоять на мосту не по-ложено, нас могут арестовать! – сказала Эльча. – Мы выполнили свой гражданский долг, больше ничего нельзя сделать...