«Нет, это не глухарь, подобные шорохи могут издавать только две ноги, принадлежащие двуногому существу, поэтому зверь должен быть двуногим», – подумала я.
Мы надели шлемы, уселись на мотоцикл, Гжегож пристегнул меня каким-то ремнём, я обвила руками его талию и прижалась к спине, пышущей исцеляющим теплом. Мотор взревел, нарушив затаившуюся тишину, и мотоцикл, с шумом разрезая упругие воздушные толщи, понёсся к Варшаве.
Нас втянуло в городской ревущий многоголосый вечерний трафик. Вспыхнули фонари на улицах Варшавы, отодвинув звёздное небо в чёрную бездну космоса, мелькнули величественные крутые высотки, вылитые из стекла, остался позади Дворец Культуры, и мы въехали на мост Понятовского – внушительное, впечатляющее архитектурное сооружение через Вислу.
Мотоцикл Гжегожа ловко сновал между автомобилями, озверело мчащимися куда-то. Его широкая спина атлета, заслоняла меня от ветра и давала животворящее тепло. Прильнув, я не хотела прервать этого оздоровляющего сеанса, но Гжегож, вынырнув из нескончаемого потока машин, свернул вправо и остановился как раз посередине моста у тротуара для пешеходов. Там, где возвышалась одна из мощных мостовых опор, вклиниваясь между перилами. Она напоминала очертаниями изящную звонницу или каплицу* при дороге, и висела над бушующими водами Вислы, совсем не похожая на трамплин для прыжков в воду.
– Стоит, – сказал Гжегож, снимая шлем.
– Кто?
– Слушай меня внимательно! – зашептал он, – Будь спо-койна и не реагируй на мои действия – я должен спасти её!
– Да кто это, наконец? – прошептала я испуганно.
– Девушка-самоубийца! – коротко бросил он.
Один бесшумный прыжок, и он – у псевдо-каплички, где решётчатые перила и бетонный архитектурный вымысел, об-
* Католическая часовенка, божница.
ведённый узким парапетом на уровне тротуара, создают угол, и небольшая худенькая фигурка по другую сторону ограды с мертвенно-бледным лицом, приросшая к бетонной стене над чёрной бездной.
– Не подходи! – крикнула она. – Иначе я сейчас же бро-шусь вниз!
Её и без того испуганное лицо исказил страх, оно бледным зеленоватым пятном выделялось на фоне тёмного колосса, отбрасывающего большую чёрную тень от близстоящего фонаря, а трепещущая фигурка за перилами, накрытая тенью, только слабо угадывалась. Бледно-зелёное пятно метнулось, фигурка скользнула, не отделяясь от стены, переступив с ноги на ногу и отступив от ограды, ладонью левой руки ища шероховатую точку опоры на гладком бетоне, а кончиками пальцев правой руки судорожно цепляясь за поручень, и едва удержав равновесие, застыла.
– Подожди, я сейчас обойду с другой стороны, и мы, взяв-шись за руки, прыгнем вместе в сторону спасительной смерти. Я хочу броситься вместе с тобой! Надеюсь, ты не откажешь мне в этой просьбе! – говорил Гжегож, обращаясь к девушке тихим голосом.
Бледно-зелёное пятно её лица обеспокоено заметалось, но фигура, к счастью, осталась неподвижной. Едва вырисовывающийся силуэт, который принадлежал женщине, стоял на опасной линии, отделяющей жизнь от смерти, а всё её существо пыталось оценить правильность выбора и найти в себе силы порвать эту тонкую связующую нить. Узкий парапетик, где едва умещались ступни её маленьких ног, был границей между безмятежной вечностью и брутальной обыденностью, которую она намеревалась оставить по ту сторону моста, вырвать из клокочущего сердца и улететь в манящую неизвестность.
Моё же сердце разрывалось от жалости к существу, выбравшему смерть как избавление от жизни. Меня сковало сознание собственного бессилия. Ленивая сонная мысль начинала пробуждаться. Голова ракалывалась от боли.
Гжегож, с ловкостью циркового акробата сделав сальто на поручнях ограды, легко шёл по парапету, цепляясь руками неизвестно за что, обогнул необъятную полую колонну, пройдя над зияющей пастью реки, и приблизился к девушке. Она не шевелилась, превратившись в статую.
Моё сердце трепетало от страха. Казалось, одно неосторожное движение, и они свалятся в реку, затаившуюся в ожидании жертвы. Возможно, это длилось несколько мгновений, но они показались мне долгими часами. Гжегож что-то тихо говорил своим проникновенным спокойным голосом, но что, я не сумела разобрать, оглушённая грохотом трамвая, равнодушно катившего через мост в сторону центра.
Грохот удаляющегося трамвая и шум машин мешали мне сконцентрировать слух. Я присела на корточки и почти поползла к «капличке», затем выпрямилась, спрятавшись за внутренней частью стены. Теперь я видела только руку девушки, в нервном напряжении, сжимающую поручень ограды, но зато отчётливо слышала голос Гжегожа.