– Мама, познакомься, – промямлил Мирек.
Я назвала своё имя.
– Русская, – равнодушно изрекла старуха, усаживаясь застол, уставившись безжизненными глазами куда-то в вечность. Она повесила клюку на спинку стула, взяла с подноса чашку, бросила в чай несколько кусков сахара, трясущимися руками проворно размешала содержимое чайной ложкой и с жадностью отхлебнула. Мёртвые глаза, направленные в небытие, существовали отдельно и совершенно не вязались с её стремительностью, прыгающей походкой и порывистостью.
– Надеюсь, что это всего-навсего твоя девчина? – спроси-ла моя свекровь скрипучим голосом, обращаясь к сыну. – Мама, это – моя жена! – воскликнул он.
– А-а-а-а-а! – издала вдруг старуха скрежещущий звук,переходящий в пронзительный визг протеста. Её узловатые серые руки двигались в такт издаваемым скрипучим трелям, рот уродливо скривился, образовав беззубую яму, челюсти перестали жевать.
От неожиданности я вздрогнула. К подобному развитию событий я была, определённо, не готова. Мне хотелось заткнуть уши, исчезнуть, испариться, и вообще не присутствовать при этой странной семейной сцене. Надо сказать, что всеми фибрами души я страшно ненавидела подобные извержения и предпочитала ментальную тишину. И притом, я была потрясена невоспитанностью моей свекрови. Бедняжка или вообще не имела понятия об элементарных правилах приличия, хороших манерах и добром тоне, или, отягощённая немощью, старостью и грузом пережитого, начисто забыла об их существовании. Её помутившийся разум пребывал в нетронутом первозданном состоянии и в гармоничном сочетании с её внутренним миром дремучих пращуров. Но, с другой стороны, я предпочитала иметь дело с людьми невоспитанными, но искренне выражающими свои чувства, нежели с затаёнными, с елейной улыбкой на устах, но со змеёй за пазухой. По крайней мере, знаешь, с кем имеешь дело!
Желание избежать этой пещерной сцены моментально исчезло, и я с любопытством наблюдала за импозантной старушенцией, которая волею коварного стечения обстоятельств оказалась моей свекровью. Меня посетило неимоверное любопытство исследователя и прагматичность философа. Что же мне ещё нужно? Я отправилась странствовать по свету, чтобы увидеть мир не глазами клуба путешественников, а своими собственными, познать нравы людей, живущих в других странах, окунуться в чуждую мне окружающую среду, и я в неё окунулась! Я имела возможность искренне сочувствовать женщине-матери, наказанной безжалостным роком неудачными детьми. Было ясно одно: Мирек не подготовил мать к предстоящей встрече с русской невесткой. Видимо, зная, как она непредсказуема в своих эмоциях, он предпочёл действовать напрямую и сделать ей сюрприз. Бурная реакция неизменно перейдёт в стадию покоя и примирения со свершившимся. И это произошло, после того, как он достал из кармана пачку моих долларов, отсчитал несколько сотенных и положил перед матерью.
Очередная порция истошного вопля застыла на мертвенно бледных старушечьих губах, мутные глаза замаслились, корявые руки быстро сгребли деньги и поспешно отправили их в то место на своём теле, которое, независимо от объёма и пышности форм, все женщины планеты считают святым и недосягаемым для других. Старуха быстро сменила гнев на милость. Её лицо прояснилось. Челюсти вновь обрели жующую функцию.
– Хорошо, что хоть красивая, – прошамкала она тихо, раз-глядывая меня.
Больше она не произнесла ни слова, а посидев ещё минут пять, стремительно встала и вышла, оставив нас одних.
– Самое страшное осталось позади, – облегчённо выдох-нул Мирек.
Но я чувствовала, что самое страшное только начинается, и была в несколько угнетённом состоянии, хотя меня взбадривала экзотичность пережитого момента. Я вздохнула и погрузилась в мысли о необъяснимо огромной силе американского доллара.
Затем произошла встреча и знакомство со старшей сестрой мужа Кристиной, которая отнеслась к моему появлению более сдержанно, если не сказать – холодно. За её подол цеплялось четырёхлетнее существо с испуганными огромными глазами – Аськина дочь Иза, плод грешной любви.
В первую ночь в чужом доме и на следующий день не произошло ничего существенного. Казалось, что обитатели его забились по углам. Они появлялись только на кухне, чтобы что-нибудь наспех проглотить. Никто из домочадцев не утруждал себя никакой работой. Время прожигалось в праздности и безделии, а скромная пенсия Бабки, как её называли здесь все без исключения, считалась собственностью каждого. Хотя с Бабкой никто не обращался с должным почтением, как с особой старшей и своей кормилицей, а наоборот, все без исключения дерзили ей. Мой муженёк тоже не отягощал себя занятостью трудом. Болезненно пережив банкротство в торговом бизнесе, он пренебрегал любой низкооплачиваемой работой, а других просто не существовало. Баснословные прибыли во времена становления и начала польской независимости вскружили ему голову и возвеличили в собственных глазах настолько, что он уже не мог снизойти до чего-то другого, а предпочитал жить в нищете, нежели почти даром работать на пана.