В вестибюле было людно. Я остановилась в нерешительности. Старый лысый швейцар, похожий на мопса, днём всегда полусонный, теперь был до возбуждения оживлён и решал какую-то важную проблему в багажном отделении. Возле стойки администратора позёвывали два молодых человека в спортивных куртках, на зелёном велюровом с деревянными инкрустациями диване сидели две женщины средних лет в позах ожидания, а в кресле – седеющий мужчина в коричневой дублёнке с моложавым румяным лицом. Он держал в руках пожамканную газету и делал неимоверные усилия, чтобы снова и снова возвращать к газетным строчкам, подёрнутый истомой, блуждающий взгляд усталых глаз. Его немигающий взор оторвался от скучного набора букв и, в очередной раз, осоловело «проехался» по залу, остановился на мне и удивлённо застыл, руки опустились на колени, изжёванная газета выскользнула и медленно съехала на пол, но он явно забыл о ней.
В этот момент я отвернулась и решительно направилась в сторону ресторана мимо гардеробной и пана гардеробщика с вымученной подобострастной улыбкой, выпрашивающей чаевые.
В моей голове патетически звучал Полонез Ля мажор Фредерика Шопена. Подошёл метрдотель и сказал, что я могу сесть за любой свободный стол.
Меня всегда притягивала магия окон, они казались мне коридорами, ведущими в другие миры, и я, естественно, выбрала стол у окна.
Вечерний ресторан выглядел торжественно: столы утопали под белоснежными тяжёлыми скатертями, сверкали чистотой фужеры, старинные люстры наполняли зал серебристым хрустальным светом, их бегающие кристаллы световыми бликами дрожали и кружились на стенах и лицах.
В средней части зала, в центре широкого прохода появился стол, утром обычно придвинутый к стене. На нём стояли зажжённая красная свеча, пепельница, бутылка шампанского и бокал, который большую часть времени находился в правой руке сидящей за ним одинокой дамы, содержимое же выпивалось ею вожделенно и с неистовым наслаждением, словно божественный нектар из садов Эдема. В левой руке она с деланной непринуждённостью и артистизмом держала сигарету. Сигаретным дымом она затягивалась так глубоко и часто, что невольно появлялось удивление и восхищение её мощными лёгкими, находящимися в этом тщедушном вытянутом теле. Выдыхая, она как бы нехотя расставалась с ним, выпуская в потолок, запрокидывая при этом голову назад и смешно вытягивая шею. Дама была причёсана с торопливой небрежностью, то есть, совсем не причёсана – жёлтые пряди спутанных волос прикрывали лоб и половину лица и хаотично падали на плечи, облачённые во что-то красное. Она сидела, слегка откинувшись на спинку стула, и смотрела куда-то никуда. Казалось, «там» она видит «нечто», что занимает её больше, чем окружающие предметы и фигуры, и что ресторан для неё – то самое магическое место, откуда так легко улететь в мир невидимых грёз.
За столом справа у стены под стабильно висевшим никотиновым облаком горячо спорили о чём-то четыре холёных пана средних лет. В глубине зала – только несколько пар.
Я взглянула в окно – за окрашенными темнотой в синий цвет стёклами окон был виден небольшой, погружённый во тьму отрезок тротуара и кусок освещённой фонарями проезжей части улицы. Редкие прохожие, ёжась, скользили, как серые тени, по чёрному тротуару. Подхваченные порывами ветра, они быстро появлялись и так же быстро исчезали где-то, словно растворяясь в пространстве. Ветер нещадно терзал голые прутья ветвей куста, одиноко растущего под окном.
Официант в малиновом жилете, с перекинутым через левую руку белым полотенцем, подал меню, и я уткнулась в него, делая вид, что понимаю написанное, хотя с большим трудом складывала слова и надрывалась, отделяя шипящие звуки, которые давали две согласные буквы.
Подошёл официант, чтобы записать мой заказ. Я ткнула два раза пальцем в меню: один раз в диковинное название блюда, второй раз в очень понятные для меня два слова «woda mineralna». Всякий раз, когда он проходил мимо столика одинокой дамы в красном, они перебрасывались несколькими фразами, как добрые знакомые, после чего её взгляд снова улетал в пустоту.