Несмотря на эти расхождения, в своих основных выводах, сформулированных в заключительной части исследования, Н. И. Костомаров пришел к итогам, весьма близким к итогам исследования С. М. Соловьева.
С его точки зрения, Смута была случайным эпизодом в истории русского общества. Русская история, по его словам, «как бы перескакивает через Смутное время и далее продолжает свое течение тем же путем, что и прежде»[16]. Никаких внутренних причин для кризиса в самом Русском государстве не было. Вряд ли, писал он, «можно указать на что-нибудь такое, что бы условливало неизбежность Смут и потрясений в самом Московском государстве». «Источник этого потрясения на Западе, а не в Москве»[17]. Каким образом внешнее воздействие могло оказать такое влияние на общество при отсутствии в нем внутренних причин для кризиса, Н. И. Костомаров не объяснил.
Хотя Н. И. Костомарову была известна переписка Жолкевского с Сигизмундом III, подтверждавшая свидетельства «Записок» гетмана о разногласиях в правящих кругах Речи Посполитой, исследователь не придавал им серьезного значения и характеризовал цели польской политики по отношению к России почти так же, как и С. М. Соловьев — подчинение Русского государства Речи Посполитой и обращение русских людей в католическую веру[18].
Готовность бояр согласиться на избрание Владислава Н. И. Костомаров объяснял так же, как и С. М. Соловьев: для них было невозможно соглашение с Лжедмитрием II как «царем черни, голытьбы»[19].
Вместе с тем Н. И. Костомаров подчеркивал роль боярства в подготовке условий соглашения с Речью Посполитой. Под польским влиянием бояре попытались ограничить власть государя «в формах, напоминающих строй Речи Посполитой». В этих действиях бояр ученый видел свидетельство того, что «русская жизнь не рассталась вполне с воспоминаниями древнего строя»[20], т. е. в действиях бояр получили отражение не какие-либо новые тенденции общественного развития, а воспоминания об ушедших в прошлое порядках феодальной раздробленности. Исследователь одновременно писал, что «все, что чувствовало тягость старины, искало освежения в западной цивилизации; оно готово было броситься в объятия полякам, и таких могло быть тогда не мало»[21]. Впрочем, это высказывание Н. И. Костомаров никак не обосновывал и не пытался его согласовать со своей характеристикой русского общества[22].
Деятельность боярства, его поиски соглашения с поляками он оценил гораздо более резко, чем С. М. Соловьев, подчеркивая, что поведение бояр способствовало росту агрессивности польской политики: «Поляки видели, как бояре и дворяне раболепно выпрашивали у Сигизмунда имений и почестей, как русские люди продавали отечество чужеземцам за личные выгоды. Поляки думали, что как только бояре склонятся на их сторону, как только они одних купят, других обманут, то можно совладать с громадой простого народа… с этим стадом рабов, привыкших повиноваться»[23].
Внимательное изучение работы Н. И. Костомарова показывает, что в своей оценке состояния русского общества ученый не очень сильно расходился с представлениями об этом обществе, существовавшими у политиков Речи Посполитой.
В русском обществе, принудительно, по мнению исследователя, объединенном в одно целое государственной властью, отсутствовали какие-либо внутренние связи, неслучайно в годы Смуты оно так легко распалось на составные части[24]. В эти годы «народная громада» была охвачена лишь негативным стремлением освободиться от «тягла»[25]. Единственной прочной связью, объединявшей все общество без различия места и социального положения, была вера. Характерной чертой русского человека, по мнению Н. И. Костомарова, было то, что «чем угнетеннее было его положение, тем он живее ощущал важность церкви»[26]. Лишь принадлежность к одной вере «соединила русский народ, она для него творила и государственную связь, и заменила политические права». Лишь когда сохранение традиционной веры оказалось под угрозой, русское общество оказалось способным объединиться для отпора внешнему врагу. «Знаменем восстания была тогда единственно вера»[27].
22
В связи с этим можно отметить и другое, находящееся в противоречии с общими выводами ученого высказывание, что «служилые люди и народ скорее увлекались надеждами на новизну, чем купцы и зажиточные промышленники»: Там же. С. 646.