Трудами С. М. Соловьева и Н. И. Костомарова, использовавшими для реконструкции событий широкий круг разнообразных источников, была заложена основа для изучения темы в русской историографии. Вместе с тем следует отметить, что фактически были обозначены лишь некоторые подходы к более глубокому изучению вопроса. Связано это было с тем, что исследователи держались упрощенного представления о восточной политике Речи Посполитой, практически отодвигая в сторону известные им сведения о разногласиях в правящих кругах Польско-Литовского государства. Кроме того, они основывались на таких представлениях о русском обществе в годы Смуты, которые во многом имели априорный характер и не опирались на глубокое изучение предмета.
На качественно новый уровень изучение всей проблематики, связанной со Смутой, было поднято в появившемся на рубеже XIX–XX вв. классическом труде С. Ф. Платонова. Значительная часть этого труда была посвящена изучению социальных структур русского общества и его региональных особенностей. Все это позволило представить русское общество как сложное целое, состоящее из региональных общностей и социальных слоев со своими разными интересами.
Для рассматриваемой темы важно, что в элите дворянского сословия С. Ф. Платонов выделил два разных слоя: один из них — это потомки «великих» княжеских и боярских родов, пострадавшие от репрессий во времена опричнины и стремившиеся в годы Смуты восстановить свои прежние позиции, другой — собственно служилая знать, выдвинувшаяся в те же самые годы. Старая знать, которую С. Ф. Платонов назвал «княжеско-боярской реакционной партией», обосновалась в Москве, ее ставленником был царь Василий Шуйский. В лагере же Лжедмитрия II нашла себе приют враждебная «старым родам» значительная часть той служилой знати, которая «первенствовала в московском дворце в эпоху опричнины и могла назваться новою дворцовою знатью»[28]. Интересы дворцовой знати, как доказывал исследователь, развивая достаточно беглые наблюдения С. М. Соловьева, нашли отражение в договоре, заключенном с Сигизмундом III в феврале 1610 г., а интересы «старого» боярства в более позднем августовском договоре[29]. Таким образом, по мнению исследователя, лишь этот самый верхний слой русского общества выступал как партнер в русско-польских контактах этих лет. По мнению С. Ф. Платонова, оба слоя знати, дававшие согласие на избрание иноземного принца, объединяло стремление «ограничить московскую жизнь от всяких воздействий со стороны польско-литовского правительства и общества», «блюсти неизменно православие, административный порядок и сословный строй Москвы». Именно таким стремлением исследователь объяснял имеющиеся в обоих соглашениях пункты об ограничении «единоличной власти» государя[30].
При таком взгляде на характер контактов между двумя разными обществами в годы Смуты неудивительно, что монография С. Ф. Платонова, внеся много нового в изучение внутренних отношений русского общества этих лет, внесла мало нового в историю собственно русско-польских контактов. Показательно, что в этой обширной монографии отсутствовала какая-либо характеристика причин вмешательства властей Речи Посполитой во внутреннюю жизнь России или определение целей, которые преследовала восточная политика Польско-Литовского государства. Об этом приходится догадываться по отдельным отрывочным высказываниям С. Ф. Платонова, как, например, что с врагами следовало бороться «за независимость самого государства, потому что успехи врагов угрожали ему полным завоеванием»[31]. Остались вне его внимания и материалы о разногласиях в правящих кругах Речи Посполитой, они не были затронуты даже в той ограниченной мере, как это было сделано в труде Н. И. Костомарова.
28