О’кей. Мы возвращаемся в бар. Анжела идет смыть всю эту пакость вокруг рта. Я смотрю ей вслед. Ничего из себя. Хоть и грязная. Ненормальная. Но веселая, отрывная, поржать опять же любит, умная. Одним словом, сойдет, хотя и не бог весть что. Ну как там, говорит Бармен и подмигивает мне. Забей на нее, а то заблюет тебе всю квартиру. Его слова причиняют мне боль, ранят в самое сердце. Потому что это просто хамство, хотя он все происшествие наблюдал исключительно через окно и не знает фактов.
Я не хочу быть таким же хамом, как он, но не могу по отношению к Анжеле позволить себе сносить его нелояльность. Она такая тощая, что каждое мое дыхание, каждое движение моего пальца чревато для нее последствиями, может свалить ее с табуретки и задрать ей подол. Анжела возвращается. Я ей говорю: уходим. Она мне: с какой стати? Я: что сыт по горло этим местом, где культура и искусство в полном негативе. Она смотрит на меня, потому что, похоже, в меня влюбилась, просто втрескалась с первого впечатления, которое я на нее произвел. И говорит: вот именно. А у самой тем временем брови накрашены черным, не исключено, что даже углем, я это сразу просекаю. Но решаю, что не буду смотреть, потому что для меня важнее ее душа, чем тело. Хотя тело не менее важно. Хотя оно и слишком худосочное, хрупкое какое-то, что ли. Она говорит, что любит гулять, даже если ночью. Что завтра в городе праздник под лозунгом «День Без Русских», такое всенародное гуляние, и пойду ли я с ней прогуляться. Я думаю, красиво звучит: День Без Русских, Магда наверняка не замедлит явиться, чтобы оттопыриться на халяву за счет разных козлов со всего района. Но несмотря на то, что я знаю, что встречу Магду, что это отравит мою душу и мысли, я говорю Анжеле: поживем — увидим. Она говорит, в каком смысле. А я, ну, что разная фигня может помешать, погодные условия там, давление кислорода, или, к примеру, как будет с бабками, тоже еще вопрос, по-разному может получиться. И спрашиваю, пойдет она ко мне на хату, да или нет.
Она говорит, что, может, да, а может, нет. На ее платье я замечаю сеть светлых пятен, которые возникли, когда ее полоскало и всюду летели брызги, которые сплошь заляпали фасад ее платья. Я ей говорю, что у нее блевотина в декольте, она быстро заглядывает туда, хотя сама, несмотря на рвоту, явно на приходе и говорит, чтобы я ее поцеловал в губы, потому что она всегда мечтала, чтоб на мосту, чтоб среди деревьев. Так и сказала: поцелуй меня прямо в губы, я так хочу, я всегда хотела заниматься этим посреди моста, посреди кустов и деревьев. Я всегда об этом мечтала. И только сейчас это поняла. Не знаю, что на меня напало. Это ты так на меня повлиял. Один раз сойду с ума. Пусть даже по мелочи. Чтобы все было спонтанно и в самый неожиданный момент. Например, в лифте, на море, где-то, где никто еще не догадался. Потому что жизнь такая короткая, Сильный, а смерть так близко, все ближе, она уже дышит нам прямо в лицо, безносая смерть с желтыми костями и черными дырками вместо глаз. И не отрицай, потому что это правда полное вырождение, всеобщий упадок всего на свете. Деспотизм, деморализация. Сильный, один миг — и мы уже трупы. Мы можем погибнуть в любой момент. И неважно, что будет причиной: отравленное мясо, отравленная вода, полимеры какие-нибудь, правая партия или левая, русские или наши. Они нас убьют, а потом поубивают друг друга и съедят на десерт с одной тарелки. На десерт. Потому что на первое будет кое-что другое. Прекрасные дикие животные вымирающих видов, массовое уничтожение поджаристых оленей, истребление маринованных тигров и жирафов в практичных одноразовых упаковках, сделанных из их костей. Все это погибает, вымирает. Остались только мы с тобой. Вообще-то, я пишу поэзию. Ну, стишки там разные. Иногда сижу целыми днями. Могу сидеть без конца. Зачеркивать, перечеркивать. И опять писать заново. Пока только в стол. Потом для массового читателя в мировом масштабе, кто знает, может быть, даже для американцев польского происхождения. В натуре, у меня там дядя живет. Дядя и тетя, они просто классные. Канадцы. Веселые. Деловые. У них там свой магазинчик, для поляков. Бизнес небольшой, но доходный. Они его по наследству получили. Потом вложили собственные инвестиции. Тетя стояла за прилавком, хотя не обошлось без агрессии со стороны местного населения. Дядя занимался поставками. Ну, матрешки всякие, подлинные национальные иконы, они там пользуются большим спросом. Пластинки и красиво изданные альбомы фольклорного коллектива «Мазовше». Группа «Вадэр» тоже хорошо раскупается. Которую я люблю. Но куклы идут лучше, матрешки, коврики с оленями, соломенные поделки, безделушки там всякие. Еще я люблю животных. Я даже подписывалась на журнал юных натуралистов. «Моя собака» называется. Знаешь такой журнал? Нет? Странно. Специальный журнал про разных домашних и вьючных животных. Ну знаешь. Все равно каких. Там всякие интересные вещи бывают. Очень даже забавные. Например, сколько у верблюда в горбу воды и разных запасов. Знаешь сколько? Нет? Ужас сколько. Просто дикий ужас. Или, к примеру, собака, какие симптомы, если у нее глисты?