— Я видела тебя в пале, — сказала она.
— Да, Сорсьер.
— Кажется, Стефан?
— Да.
— Зачем же ты за мною увязался, Стефан?
— Просто так.
— Не проводишь ли ты меня до дому? Просто так? А то я, кажется, рано ушла, народу на стратах нет совсем.
— Провожу.
— Благодарю. Позволь опереться на твою руку.
— Изволь.
Они пошли вместе.
— Где живешь ты, Сорсьер?
— На Рю Ша Бланк.
— В таком случае, мы идем не в ту сторону. Рю Ша Бланк — вон там.
— Нет, мы правильно идем.
— Неправильно.
— Не спорь со мною, Стефан.
Стефан был уверен, что Улица Белой Кошки — к северу от пале, а не к северо-западу. Подумав, он решил, что так даже лучше — сперва они пойдут неправильно и далеко, Сорсьер опомнится, осознает ошибку, и тогда он приведет ее на Рю Ша Бланк — а тем временем он с нею поговорит.
— Откуда ты родом, Стефан? — спросила она, шагая степенно, опираясь на его руку.
Он хотел было ответить — и не смог. Ощущение ее руки возле его локтя привело его в замешательство. Прикусив язык, чтобы не сказать глупость, Стефан попробовал успокоиться, а только ничего у него не вышло. Тогда Сорсьер убрала руку и спрятала ее под меховой фишу. Стефан обиделся и растерялся.
— Так откуда же?
— Из Саксонии.
Она улыбнулась.
— Ну, как знаешь.
— Что ты имеешь в виду? — сердито спросил он. — Что «как знаешь»?
— Я понимаю — у тебя есть причины скрывать свое имя. Как у меня, например. Ну а страну-то зачем?
Он засмущался, а затем и разозлился, решив, что ничего интересного теперь не будет.
— Родился я в Гнезно, — сердито сказал он.
Она внимательно на него посмотрела.
— Да, похоже.
И снова положила руку ему возле локтя, не замедляя при этом шага.
— А ты? — спросил он, снова теряясь.
— Расскажу потом как-нибудь.
У Стефана защекотало одновременно в животе и в икрах. «Потом как-нибудь» означало, что Сорсьер намерена поддерживать с ним отношения. То есть, согласна стать его любовницей.
— Мне здесь одиноко, — сказала она. — Прислуга надоела, спутница раздражает — мы с нею больше двадцати лет знакомы. Будешь время от времени заходить, говорить чего-нибудь, рассказывать, вот и развлечение — и мне, и тебе. А то такие вечеринки, как давеча в пале, я не очень люблю. Да и пахнет в пале отвратительно.
Совершенно сбитый с толку, Стефан молчал, а Сорсьер улыбалась. Так они прошли еще два квартала — и вот, пожалуйста, вопреки ожиданиям Стефана, вот она — Рю Ша Бланк. Стефан ничего не сказал. И Сорсьер ничего не сказала. Очевидно, обращать чье-то внимание на доказательства своей правоты было ниже ее достоинства, ибо она была всегда права.
— Зайди со мной, если хочешь, — предложила она непринужденным тоном, стуча в дверь выполненным под подкову молотком.
— Хочу, — глупо сказал Стефан и покраснел.
Дверь отворила сонная служанка, похожая на тумбу.
— Здравствуй, болярыня, — сказала она по-славянски, хриплым голосом, искусственно радуясь возвращению хозяйки.
— Пошла вон, — без злобы, по-деловому, откликнулась Сорсьер.
Знаков Стефану она никаких не подавала, а только понял Стефан, что нужно ему за нею следовать. Они пересекли вестибулум и оказались в одном из помещений — сундуки какие-то, подслеповатое окно, шезы. Кладовая, что ли? Сорсьер открыла дверь и на этот раз кивнула Стефану, развевая его сомнения. За дверью оказалась спальня с широким ложем, покрытым парчой. Пахло кошками.
— Кис-кис, — позвала Сорсьер, но никто на ее зов не откликнулся. — Ну и леший с тобой, — добавила она по-славянски. Перейдя неожиданно на саксонский, объяснила, — Редкая мерзость, этот наш кот. Но надо отдать ему должное — мышей нет, всех распугал. Прямо не кот, а Базиль Болгаросокрушитель.
Неподалеку от ложа оказалась еще одна дверь.
— Посиди здесь, я сейчас, — велела Сорсьер, указывая Стефану на шез — и скрылась за дверью.
От нечего делать Стефан стал разглядывать потолок и стены — грубой отделки. Все функционально и уныло. И то сказать — дерево. Побывав в детстве в Риме, Стефан хорошо помнил красивые линии, орнаменты, изящество каменных построек. На севере холодно, строить из камня не с руки. Ходили слухи о новгородском умельце, с благоволения правителя изгиляющемся с большим размахом, лихо сооружающем деревянные конструкции по всем правилам античной архитектуры — что ни вход, то портик, что ни сход стены с потолком, то карниз, фриз, и архитрав, но верилось во все это плохо. Нет, так красиво, как в Риме, на севере не построишь, да и секреты древние утеряны — особая известка, то, се — а тут так и будут стоять деревянные мезоны, и прогнивать от влаги, каждое утро поднимающейся с реки, и каждый второй день моросящей с неба.
— Зайди, — сказала, высунувшись в дверь, Сорсьер.
Стефан, чуть поколебавшись, шагнул внутрь — оказалось — умывальной комнаты. Высокий потолок, и окна под самым потолком — чтобы с улицы никто не заглянул. А Сорсьер в одной лишь длинной рубахе до полу, босая. Кругом какие-то массивные предметы из дерева, несколько ховлебенков. В огромной печи горел огонь, в помещении было тепло, приятно. Над огнем помещалось на металлических брусьях нечто вроде гигантского котелка — или небольшого котла — странной формы. Огонь, очевидно, развели здесь заранее — от котла шел пар. Четыре прямоугольных ящика из толстых досок, что-то среднее между уменьшенной копией кнорра (богатые дети играют, катаются вдоль берега) и кормушки для скота, стояли рядышком.
«Лохань», вспомнил Стефан, славянский вариант греческого «лакане».
— Возьми вон тот бочонок, — велела Сорсьер. — И неси его сюда.
— Зачем? — удивился Стефан.
— Увидишь.
Пожав плечами, он подволок массивный бочонок к лоханям.
— Лей половину в крайнюю.
Немного подумав, Стефан приподнял бочонок и отлил из него половину — холодная вода.
— Теперь вот в эту, — Сорсьер указала на лохань, стоящую рядом.
— Мы белье будем вместе стирать? — осведомился Стефан. — Ты — прачка?
Сорсьер засмеялась — звонко, мелодично, искренне. Стефан тоже хохотнул.
— Лей, не бойся.
Следующий приказ Сорсьер озадачил Стефана.
— Подкати лохань к печи.
Порассматривав лохань, он обнаружил, что стоит она на небольшой но прочной скринде — как уменьшенная копия скринд, на которых купцы и вояки тащат кнеррир от одной реки к другой.
— Берись вон за тот рычаг. Возле котла. Правильно. Наклоняй котел, но только осторожно, не ошпарься.
Потянув рычаг, Стефан увидел, как котел наклоняется.
— Осторожнее!
Кипяток хлынул в лохань.
— Хватит! Стой!
Стефан выпустил рычаг. Качнувшись, котел встал на место.
— Откати лохань, подкати вторую.
Теперь в обеих лоханях была теплая вода.
Сорсьер вручила Стефану глиняную кружку, до краев наполненную какой-то подозрительной слизью.
— Что это?
— Галльский бальзам. Здесь, на его родине, его почему-то забыли. Разденься, сядь в лохань, затем встань, и потри бальзамом те места, от которых больше всего пахнет.
Притирания какие-то, подумал Стефан. Но, будучи в душе авантюристом, поставил кружку на ховлебенк, расстегнул пряжку капа, развязал сентур. Тем временем сама Сорсьер, не снимая рубашки, села в лохань. Встала — мокрая — и стала себя тереть слизью через рубашку. Стефан стянул боты, развязал онучи, скинул дублет, стянул рубаху через голову, и остался совершенно голым. Сорсьер посмотрела на него искоса.
— Ишь ты, Аполлон, — сказала она. — Лезь в лохань.
Шведы и датчане моются в бочках. Восточные славяне — то в бочках, то в лоханях. Стало быть, я имею дело с восточной славянкой, подумал Стефан. Забавно. Без опаски он опустил тело в лохань, встал, и потерся слизью — под мышками, в паху, между ягодицами.
— Садись, — велела ему Сорсьер, и погрузилась в свою лохань.