Они вышли — в закуток, втроем.
— Отец Никодемус, у этого человека умерла жена. Ее нужно отпеть и похоронить.
— Я не могу позволить, чтобы в святой земле хоронили хорлу. И отпевать не буду.
— Меня не интересуют твои предрассудки, Никодемус. И твои представления о приличиях тоже не интересуют. Ты все сделаешь так, как я тебя прошу.
— Мой долг служителя церкви…
— Прежде долга служителя церкви есть долг христианина.
— Не смей мне указывать, мальчишка! Я вот разберусь! Я сам напишу патриарху!
— Хелье, — Илларион обернулся. — Я встану вот тут, чуть сбоку. А ты дай этому человеку в морду.
— В церкви? Священнику?! — закричал Никодемус.
— Грех беру на себя, — сказал Илларион. — И заранее даю тебе отпущение, если придется дать в морду два или три раза.
Хелье покачал головой.
— Хорошо, — сказал Илларион. — Тогда просто подержи его, я сам дам ему в морду.
Он схватил Никодемуса за грудки и сдавил ему грудь и шею.
— А может, я просто буду его душить, вот так, — сказал он. — До тех пор, пока в нем не проснется приличествующее его сану милосердие.
— Я буду жаловаться! Я к князю пойду! — прохрипел Никодемус.
— Ну, хорошо, — сказал Илларион, отпуская Никодемуса. — Ввиду полного отсутствия у тебя компетентности, управление этой церковью я временно беру на себя. Сейчас я пойду улаживать дела по этому поводу — нужны люди, нужна повозка, нужен гроб. Хелье, иди домой. Когда все будет готово, я подъеду, и все, что нужно, сделаю сам. Никодемус, иди, закончи службу. Только учти. Завтра ты волен делать все, что хочешь, писать любые жалобы кому угодно. Но сегодня, если ты хоть как-то помешаешь мне, к тебе домой придут двадцать ратников. И будут пороть тебя при жене и детях. А Ярославу я дам знать в любом случае. Пусть князь подумает, какой пример подает Никодемус своему приходу.
— Хороший пример…
— Молчи, Никодемус. Видишь этого человека? Посмотри ему в лицо. Сейчас он растерянный, жалкий. Но ведь он придет в себя. А он варанг, и умеет управляться со свердом, и мстителен, как любой варанг.
Некоторое время Хелье размышлял, нужно ли брать на похороны Нестора. И решил, что нужно. Уж не мальчик.
Стало еще теплее. Тень от колокольни легла на кладбищенскую землю по диагонали, пели птицы. Сдерживая дыхание, Хелье поцеловал Лучинку в лоб в последний раз. Нестор, насупившись, уткнулся носом отцу в плечо.
Потекли дни, за днями недели. Ярослав был в отъезде. На поминки пришла недавно родившая Ингегерд — с младенцем. Передав младенца кормилице, она долго гладила Нестора по светлым волосам, а он терпел.
Хелье тем летом как-то резко возмужал, растерял остатки мальчишества в лице и движениях. А Нестор отрастил щеки и стал больше походить на мать, чем на отца. И стали они жить вдвоем.
Нестор ходил в приходскую школу постигать науки. Хелье пришлось отлучиться по княжеским делам ближе к осени, и он оставил Нестора на попечение Ингегерд. «Своим человеком» в детинце у Нестора стать не получилось. За что-то его невзлюбил Ярослав — возможно, заподозрил, что шестнадцатилетний Нестор обхаживает какую-то из дочерей. По поводу дочерей у Ярослава были свои планы.
Рыжая Маринка, убежавшая от ненавистного мужа, прибыла в Киев повидаться с матерью, вернувшейся из путешествия. Нестор штудировал какой-то фолиант, сидя в кроге, когда Маринка ввалилась в этот же крог в компании разбитной молодежи. Над молодым человеком в робе стали потешаться, а он не обижался, и это Маринке почему-то понравилось.
Хелье еще раз демонстративно оглядел помещение.
— Почему ты здесь живешь? — спросил он. — Ты все-таки скажи. С татями… Вроде бы, средств я тебе дал достаточно, и даже сказал, где мой поверенный в Болоньи живет. А?
— Я, отец, подремлю тут, пожалуй, в уголку, — ответил Нестор. — Твой неожиданный приезд меня утомил. Разбуди меня через час, и, так и быть, пойдем мы слушать твоего проповедника, раз тебе как хочется. Будто в Киеве проповедников мало.
— Аспид, — сказал Хелье.
Нестор прилег на ложе в углу и действительно сразу уснул.
Утомил его мой приезд, подумал Хелье. Гостемиловыми словечками оперируем? Нет бы чему хорошему у Гостемила поучиться. Так нет же. Ладно. Это что такое? Это его сундук, а сверху лежат фолианты — грунок тридцать, не меньше! Где же он деньги на все это взял? Это ж александрийская библиотека у него тут! Ну, теперь понятно, почему роба и хибара эта, и в Болоньи тоже себе отказывал небось — там и накупил фолиантов. Книжный червь, а не Нестор. Ага, вот эту книгу ему Гостемил подарил. Латынь — не знаю я латынь толком. Так, что еще? Ага, платоновы рассуждения. «Солон, Солон, вы, греки, как дети». Глупость неимоверная, надо сказать. Но читается с интересом. Это что? А. Плутарх. О! Еще подарок Гостемила — Теренций. Гостемил тогда говорил, мол, я из отроческого возраста давно вышел, а Теренция только в отрочестве читать следует. Гостемил любит преувеличивать. Где они, мои любимые вирши? Ага, вот:
Да, красиво. Позволь, а это что же у нас? Это не фолиант, это сам сын мой Нестор что-то карякает, упражняется… Почерк у него выправился, красивый стал. Опять латынь, да что же это такое… Ага, вот по-славянски что-то… Стыдно, но признаем — именно благодаря этому олуху я и выучился читать по-славянски… То есть, в сущности, он сам меня и выучил. Так. Что ж тут написано такое?
«Изгнали варангов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе, Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву. И пошли за море к варангам, к руси».
Что это за люди такие, которых он описывает, подумал Хелье. Какие-то странные люди — то выгоняют варангов, то обратно зовут. Нет твердости в решениях. Позволь, какой еще руси?
«Те варанги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти».
Что он плетет, подумал Хелье. С каких это пор какие-то варанги назывались русью? И с каких пор англы и готландцы — варанги? Это такие у него плоды образования? Этому его в Болонье научили? О, вспомил Хелье. Конечно же. Это дьякон, у которого он на побегушках был, воротил, чего в башку придет, небось по пьяни, а сопляк запоминал.
«Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь, Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».
Чего-чего? Хелье задумчиво почесал бровь. Насчет чуди ничего не знаю, словене — да, возможно, каких словен помню — ищут себе хозяина. Весь — нет, не похоже, они любят по одиночке, никакие им хозяева не нужны, ни чужие, ни свои. Кривичи — ох-хо… Вот бы астеры прочли, чего сынок мой про них начертал, про республиканский их Хольмгард. «Приходите владеть нами», надо же. А слово «порядок» заимствовано из лексикона киевской молодежи, очень модное нынче слово. Какой-то бирич, передавая народу волю Ярослава, сказал, что, мол, у всех дел должен быть порядок. Было это года четыре назад. И с тех пор слово вошло в обиход среди подрастающего поколения, и употреблялось исключительно в издевательском смысле. Может, Нестор просто издевается?
«Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варангов прозвалась Русская земля».
Ох-хо… Впрочем, это может понравится Ярославу. Он и его подхалимы уж не первый год пытаются заставить ветеранов забыть владимирово авантюрное, «Нет никакой Земли Новгородской, есть Русь!» Нестор действительно никогда этого не слышал, или?… Или…
«Новгородцы же — те люди от варангского рода, а прежде были словене».
Все у него в башке перепуталось. Астеры в большинстве кривичи, а словене — это Полоцк и окрестности, старая ведьма Рагнхильд…
«…властвовал Рюрик. И было у него два мужа…»
…А он был у них жена, подумал Хелье. Ну и стиль у парня.