Вид довольно большой группы людей, прекративших бегство, удивительно подействовал на окружающих. Около короля образовалось затишье, как бы око урагана. Толпа бегущих солдат остановилась. К ним начали примыкать отставшие и раненые. Высшие офицеры установили, что большинство подтягивавшихся пехотинцев были с левого фланга, тогда как от пехоты правого крыла не было видно никого или почти никого. Как заметил Левенхаупт, они, «верно, большей частью полегли». Остатки ратников с правого фланга собрал под своим началом молодой лейб-гвардейский офицер, который и привел их к королю. Однако отряд его представлял собой жалкое подобие былого воинства: в нем насчитывалось всего несколько сот рядовых, причем едва ли не все были ранены. Среди командиров в живых остался лишь этот молодой офицер, прочие, по свидетельствам очевидцев, погибли до последнего человека.
К конвою короля приставали и кавалерийские части. Многие из них вообще не участвовали в битве. Воины утверждали, что не получили никаких приказов и просто поддались всеобщей панике. Но отнюдь не все присоединялись к растущей королевской свите по доброй воле. Против некоторых пришлось прямо-таки применить насилие. Посланник короля Станислава при главной квартире Карла XII, польский граф Понятовский усмотрел неподалеку два эскадрона шведских кавалеристов, без видимой цели слонявшихся вокруг. Нагнав конников, граф призвал их командира взять своих людей и проследовать за ним к королю. Командир отказался. Тогда Понятовский выхватил шпагу и приставил ее острием к груди офицера. Ошеломленный этим приемом славянской аргументации, офицер вместе с эскадроном поскакал за польским графом и примкнул к королевскому конвою. Увидев, что его полку прибывает, и испытывая головокружение от жары, усталости и потери крови, король завел речь о том, что теперь он сам в состоянии повести шведов в бой: он, дескать, уже сидит верхом и у него есть армия — и пехота, и конница. Но эти разглагольствования были всего лишь бравадой, плодом омраченного рассудка нашего героя: отступление не замедлило продолжиться, хотя и более стройными рядами. К обозу! Если, конечно, удастся до него добраться.
Однако пока основная часть шведской армии отступала, находясь в данный момент неподалеку от прогретого солнцем Будищенского леса, некоторые отряды еще дрались на поле битвы. До отступающих доносилась трескотня мушкетных выстрелов. Карл Магнус Де Лаваль со своими молодцами и два других эскадрона его драгунского полка по-прежнему сражались, задерживая наступающую русскую конницу. Заняв позицию в конце узкого крутого оврага, они отбивали одну атаку за другой, чем мешали русским добраться до прохода у себя в тылу, того самого прохода, который недавно миновал со своим отрядом король и в котором до сих пор была тьма-тьмущая беглецов. Фактически драгуны Де Лаваля дрались по принуждению, поскольку дефилей был забит и им не оставалось ничего иного, кроме как смирно ждать, пока подойдет их черед.
Вынужденные малым числом сдерживать сильный натиск, они с радостью встретили подъехавший к ним эскадрон из драгунского полка Ельма. Русские драгуны тем временем повторяли свои попытки прорваться, однако стоило шведским конникам изготовить карабины, то есть поднять их на бедро, как противник отступал. Русские наскакивали, шведы поднимали ружья, и русские ретировались. Это продолжалось минут пятнадцать, прошедшие в беспокойном ожидании, когда же освободится проход, и наконец он все-таки освободился. Шел одиннадцатый час. «Господин капитан, за кавалерией подходит их пехота», — предупредили драгуны Де Лаваля, В тот же миг ряды неприятельской конницы расступились, и сзади действительно оказалась русская инфантерия, подкравшаяся за спинами своих эскадронов. Стальные зрачки мушкетных дул нацелились на шведских драгун, воздух разорвал грохот залпа. Де Лаваль заметил, что русские начинают окружать их. Задерживаться здесь дольше было незачем, проход освободился, и драгуны эскадрон за эскадроном стали отступать. Первым оттянулся полк Ельма, за ним подразделения Штернбаха и Тунгельфельта. Замыкали строй драгуны Де Лаваля. Они в страхе и нетерпении кричали: «Господин капитан, раз мы последние, не миновать беды!» Командир, как мог, успокаивал их, но времени на разговоры не было. Вперед выслали самое ценное: в голове эскадрона скакал со штандартом двадцатипятилетний немец из Штеттина, корнет Йохан Якоб Шульц. Остальные колонной потянулись следом.
Для прикрытия отхода Де Лаваль назначил в арьергард самого себя, финляндского фельдфебеля Юхана Хенрика Сереена и еще восемь драгун. Эта мера предосторожности не была излишней, поскольку русский эскадрон наступал и пробовал атаковать отступающих с тыла. Однако вдесятером мало что можно было сделать против целого эскадрона. Шведам пришлось спасаться бегством. Де Лаваль поворотил коня. На своем добром скакуне он имел все шансы улизнуть от противника, но в создавшейся кутерьме вынужден был взять в сторону, заехать в болото — то самое, в котором раньше застряли королевские носилки, — и его конь увяз там. Оглядевшись, Де Лаваль не обнаружил ни одного человека из своего отряда. Судя по всему, поспешное отступление арьергарда позволило русским ринуться в атаку на удаляющийся эскадрон: и знаменосец Шульц и финский фельдфебель были захвачены в плен.
Де Лаваль застрял в трясине, его подчиненные ускакали, поблизости кишмя кишели русские. Тогда капитан решил прикинуться мертвым и бросился в болотную жижу. Неприятельские солдаты явно попались на удочку. Он видел, как они начали грабить убитых, срывать с них одежду, видел, как они собирали валявшиеся среди бездыханных тел знамена и музыкальные инструменты. Вот они наткнулись на настоящее сокровище: рядом с погибшей лошадью из лейб-гвардии Конного полка и мертвым полковым литаврщиком Фальком русские обнаружили пару больших серебряных литавр.
Выждав порядочное время, Де Лаваль поднялся из болота, освободил увязшего коня и начал медленно и осторожно пробираться через топь. В конце концов — около дамбы — он нащупал твердую почву, сел на коня и неторопливо двинулся прочь от лежавших в овраге обнаженных и окровавленных тел.
Первый министр короля Пипер покинул поле боя вместе с потоком отступающих и, выехав на луг по другую сторону леса, тщетно искал своего государя. Он столкнулся лишь с Реншёльдом, который в сопровождении драгунского полка быстрым шагом ехал по жаре ему навстречу. Обрадовавшись, что нашел в этой суматохе хоть когото из высокопоставленных лиц, Пипер направился к Реншёльду с вопросом, не знает ли тот, где король. Реншёльд бросил по-немецки лаконичное: «Не знаю», но толстяк не унимался: «Ради Бога, давайте не будем оставлять нашего короля, он же у нас раненый и совершенно беспомощный». Пребывавший в унынии фельдмаршал не был склонен к разговорам, а потому коротко бросил: «Все пропало!» — «Упаси Господь, — машинально отвечал Пипер, — армию могут отогнать куда угодно, но она еще может собраться с силами и оказать сопротивление неприятелю». Беседа продолжалась уже на ходу, пока они ехали вдоль опушки леса, огибая его по дороге назад, к полю битвы.
Среди тех, кому удалось остаться живым и невредимым после передряг в лесу, был Юлленкрук. Посреди равнины он встретил шведский эскадрон. Не узнав рослого командира, он тем не менее призвал его помочь в сборе войска: «Приложите все старания, дабы как можно больше солдат остановилось». — «С удовольствием, господин полковник, я приложу все старания», — отозвался офицер. Задержав несколько проезжавших мимо эскадронов, они выстроили их справа от первого. Постепенно начала вырисовываться новая боевая часть. Юлленкрук уже вознамерился скакать дальше направо, как к нему подъехал один из командиров и подсказал, что неподалеку Реншёльд: «Взгляните, господин полковник, вон едет фельдмаршал». Обернувшись, Юлленкрук действительно увидел его в окружении кавалеристов, поглощенного разговором с Пипером.
Пипер продолжал, едучи рядом, втолковывать мрачному фельдмаршалу самоочевидные вещи. Объяснив, что Реншёльду надо попробовать остановить бегущих, он добавил: «Коли это не удастся, следует показать им, какого держаться направления, понеже они рассеяны после выезда из леса, а вместе неприятелю труднее их будет побить». Реншёльд молчал. В голове его, вероятно, крутились примерно те же мысли. Фельдмаршал явно хотел отвести хотя бы часть кавалерии обратно к полю брани, скорее всего на подмогу тем соединениям, которые еще продолжали драться. Когда навстречу попались два полковника, Дюккер и Тоб, каждый во главе своего драгунского полка, Реншёльд ненадолго остановился с ними. Не исключено, что во время этой встречи он получил какие-то важные сведения, потому что, когда Пипер хватился фельдмаршала, его и след простыл. В ответ на расспросы Пипера ему показали вдаль: Реншёльд, видимо, ускакал, чтобы самому что-нибудь разведать. Упрямый министр догнал его и снова принялся талдычить о том, что необходимо остановить войска, а если это окажется невозможным, направить отступающих в определенное место. Оба вернулись к ожидавшим их спутникам, после чего все повторилось с начала. Скорый на ногу фельдмаршал вновь скрылся в чистом поле, прежде чем Пипер обнаружил это, и первый министр опять догнал его. Пипер в очередной раз повторил свои предложения, прибавив: «А коли невозможно будет первую часть исполнить, тогда хотя бы повелеть им двигаться к обозу». Эти два самых могущественных после короля лица в армии, два непримиримых врага, известных своей ненавистью друг к другу, вместе вернулись назад.