Вскоре фельдмаршал снова ускакал по направлению к полю боя. На этот раз его нагнал Юлленкрук, который сказал: «Дела наши хуже некуда, Господи, спаси и помилуй нас. А с левого краю еще стреляют, слышите, ваше превосходительство? — и, указывая на только что выстроенную конницу, добавил: — Тут есть несколько эскадронов. Не будет ли у вашего превосходительства приказаний для них?» — «Все идет не так, как надо», — пришибленно молвил Реншёльд, направляясь дальше, в район редутов. От ближайшего к лесу шанца доносились глухие раскаты пушечных залпов. Впереди виднелись войска. «Не езжайте туда, — предупредил Юлленкрук, — перед нами неприятель». Фельдмаршал только отмахнулся от этого предупреждения, уверенно заявив, что это «свои». Несколько голосов из его окружения поддержали Реншёльда: это, мол, пехота с правого фланга. Никто еще не понял, какому разгрому подвергся правый фланг. Однако генерал-квартирмейстер стоял на своем. «Я с вами не согласен, а потому еду обратно, туда, где точно наши», — сказал он и поворотил назад. Остальные упорно продолжали путь, хотя и приближались к стреляющему укреплению.
По дороге обратно, туда, где ждали выстроенные эскадроны, Юлленкрук встретил Пипера, который вместе со своей охраной ехал по равнине на юг. Генерал-квартирмейстер попытался предупредить и его, крикнув: «Не езжайте в ту сторону, там русские!» Расслышал ли Пипер это предупреждение, остается неясным, поскольку он не откликнулся на него и как ни в чем не бывало проследовал с отрядом мимо. Пипер решил убраться подальше от района боевых действий и нашел человека (это был Юхан Бэр, служивший в Нерке-Вермландском полку тридцатишестилетний майор из Эстергётланда), который утверждал, что сумеет провести его к обозу в Пушкаревке. Во главе с майором Бэром отряд мчался под палящим солнцем по волнообразной степи. Первый министр пустился в опасное предприятие, поскольку по равнине рыскало много русской нерегулярной конницы.
Юлленкрук же, прискакав к дожидавшейся кавалерии, с радостью отметил про себя, что за его отсутствие ряды ее значительно пополнились.
На подходе было еще три эскадрона: русские! В боевом порядке, с карабинами наготове у бедра, они приближались к застывшим на месте шведам. Когда русские подошли совсем близко (на расстояние каких-нибудь пятидесяти метров), Юлленкрук приказал ближайшим эскадронам идти в атаку. Увидев, что шведы думают напасть на них, русские дали залп из карабинов, отклонились вправо и во весь опор унеслись прочь.
Преследование шведов вражеской пехотой заканчивалось по мере того, как русские батальоны один за другим достигали кромки Будищенского леса. Они начали гуртом сгонять пленных, многие из которых были верхом, с оружием и всем прочим. Во время генеральной баталии длинная зеленая стена пехоты разбилась на множество мелких частей, хаотично продвигавшихся вперед. Еще большую неразбериху внесла попытка пуститься вдогонку за отступающими шведами. (Расстройство боевого порядка и даже отдельных батальонов, по-видимому, объясняется и тем, что русские солдаты уже во время битвы принялись делить военную добычу.) У опушки леса все соединения получили приказ остановиться: линейный строй не годился в условиях лесистой местности. Поскольку войсковые части к тому же пребывали в беспорядке, русское командование, естественно, не хотело рисковать тем, чтобы их втянули в трудноуправляемые стычки в чаще леса; теперь следовало упорядочить строй и подготовиться к возможному продолжению сражения. Русская артиллерия смолкла. Надо сказать, что из тяжелых орудий 40-фунтовые гаубицы и мортиры, а также 20-фунтовые мортиры сделали в среднем по 17–18 выстрелов; для 8-фунтовых пушек эта цифра равнялась двенадцати. Дальнобойные 12-фунтовые пушки, несмотря на свою меньшую скорострельность, выдали в среднем по 36–37 выстрелов — они подвергали шведов непрерывной бомбардировке снарядами, пока их отступающие части не скрылись в Будищенском лесу. Что касается самых распространенных орудий, 3-фунтовых пушек, из них больше всего залпов сделали стоявшие на левом крыле русского фронта полки дивизии Халларта. Они произвели по 42–43 выстрела на ствол, более чем в два раза превысив количество боеприпасов, израсходованных такими же орудиями в других дивизиях. (Объясняется это прежде всего тем, что на левом фланге сражение протекало наиболее ожесточенно.) В общей сложности 3-фунтовые пушки произвели 1 109 выстрелов, из них 70 процентов ядрами, а 30 процентов картечью. Всего русская артиллерия сделала 1 471 выстрел, из них третью часть составляли картечные. Такова сухая статистика, однако за ней скрывалась ужасающая действительность в виде гор истерзанных человеческих тел.
Часть русской пехоты (до которой, вероятно, в создавшейся неразберихе не дошел приказ об отбое) углубилась в заросли. Притаившись за кустами и в канавах, солдаты обстреливали блуждавших между деревьями шведов. Среди замыкавших отступление через лес был отряд Крёйца. Огонь русской пехоты заставил его отвести свои эскадроны назад, к Малым Будищам, которые кавалеристы не без потерь, но все же миновали. Потом конница завязла в растоптанном болоте. Слева от отряда Крёйца шел Северо-Сконский кавалерийский полк. Его командир Густаф Хурн попал в число тех, кого сбили с коня и захватили в плен. Еще левее, за сконцами, отступали драгуны Ельма. В конце концов весь отряд выбрался из-под сени леса на знойную равнину.
Противоборствующие армии постепенно выходили из соприкосновения. Потоки отступающих по лесным проходам иссякали, превращались в речки, а затем и в слабенькие ручейки. Большие организованные бои отгремели, вместо них теперь возникали лишь единичные и обычно случайные стычки между подразделениями, частями подразделений или отдельными солдатами. После того как русская пехота встала, за шведами теперь гонялась в основном конница, причем погони эти были редкими и в значительной мере импульсивными. Среди преследователей появились и русские казаки, которые большими и малыми разъездами кружили по всем окрестностям. Они были настроены нападать прежде всего на отстающих, причем одиночек. Отступающие шведские части либо присоединялись к более крупным частям шведской пехоты и конницы, которые сплачивались вокруг какого-нибудь предприимчивого высшего офицера или сохранившего присутствие духа подразделения, либо продолжали самостоятельно двигаться по равнине на юг, в сторону Пушкаревского обоза.
Тем временем в полумиле (то есть примерно в пяти верстах) к югу, возле зазубренных палисадов Полтавы, наступила передышка в бою. К шведским позициям был выслан русский парламентер. Напряжение спало, боевые формирования расслабились, и сражающиеся позволили себе сойтись чуть ближе. Русского парламентера встретил капитан Кристоффер Адольф Вендель, пятидесятилетний немец из земли Бранденбург, за плечами у которого была довольно пестрая — хотя не сказать, чтобы нетипичная, — военная карьера. Сначала он служил разным хозяевам на германской земле, затем перешел в датскую армию, сражался против шведов в Сконской войне, в 1676 году был взят в плен, после чего, ничтоже сумняшеся, переметнулся на другую сторону и вступил в шведское войско. С 1678 года он служил в Сёдерманландском полку. Что именно произошло, сказать трудно, возможно, Вендель почувствовал, что пора вновь сменить господина и знамя; во всяком случае, он начал переговоры о капитуляции. Не исключено, что Вендель посчитал себя вправе вести такие переговоры из-за недавней гибели своего командира, однако подчиненные его рассудили иначе. Потери шведских войск на подступах к Полтаве были незначительны, и солдаты здесь отнюдь не утратили боевого духа. Рядовые не желали даже слышать про капитуляцию: они схватились за ружья и пристрелили Венделя.