Каждую ночь.
...Николаша воткнул в нее свою... свой... она даже не знала, как назвать тот небольшой отрезок флейты, по которому он так забавно шепал себя перед тем, как прорвать ей плеву. Поскольку статский советник владел довольно объемистым животиком, доставать сверху ему, видно, было не с руки, и он бесцеремонно задрал ножки Марьи кверху.
- Постойте, же, Николаша... - попыталась было воспротивиться она, но - странное дело - его полу-флейта вошла в лоно куда глубже, чем просто с разведенными ногами.
Марья непроизвольно вскрикнула - боль все же пришла, вместе с неожиданно сильным чувством сладострастия, более сильным, чем при мастурбации. Все так же хакая, как при рубке дров, он пропорол ее с десяток раз, но едва лишь она подвинула бедра чуть кверху, чтобы увеличить глубину проникновения, Николаша неожиданно быстро и грубо развернул ее лицом вниз и...
Она почувствовала, что младшой пытается воткнуться ей в анус. Этого она никак не ожидала.
...Матушка наставляла ее перед свадьбой - несколько раз, стыдливо называя член по-английски, мембер, а ее вагину - штучка. В описании матушки все было по-библейски чинно, и то, что сейчас пытался проделать с ней Николаша, ошеломило и унизило ее... и вместе с тем наполнило неясным томлением. Она словно бы и не хотела этого, но в какой-то момент могла бы сдаться на полную его милость... если бы он не был так груб и требователен.
- Опомнитесь, сударь, вы что?! - закричала Марья, стараясь выползти, вырваться из-под неожиданно налившегося тяжестью тела супруга, но тот не отпускал, все так же настойчиво, упорно тыкая ее пухлую попку мембером. Несколько довольно долгих секунд их тела извивались, одно - стараясь вырваться, другое - в попытке взять непредложенное... Марье на какой-то момент захотелось схватить его за член и вырвать с корнем... При этом сама борьба, касания полуобнаженных тел, неожиданная сила его толстых рук и бедер, которыми муж настойчиво раздвигал ее ноги сзади, редкие касания горячего, пульсирующего от вожделения члена почему-то дико возбудили ее. Она отбивалась все слабее... Он понял это и стал напирать еще более жестко - и в тот самый момент, когда она уже была готова принять его там, Николаша сдавленно хрюкнул, дернулся несколько раз и развалился у нее между ног, застыв. Марья почувствовала, что по бедрам ее стекает что-то липкое, и не поняла, вытекло ли это из нее или это муж «оросил ее семенем», как загадочно сказала матушка при наставлении.
...На этом ее первая брачная ночь закончилась. Марья не могла понять, сожалеет ли она о том, что муж не содомировал ее, или о том, что он не имел флейту полного размера, или о том, что... в общем, она была несчастлива. И это наложило такой отпечаток на ее супружескую жизнь, что нечастые взятия ее крепости Николашею не запоминались - причем в итоге она все-таки снизошла до его странной прихоти совмещать «обе дырочки в один заход», как с придыханием просил ее супруг, а ночи самоудовлетворения длились теперь часами... И когда статский советник Садовский ушел в лучший мир после тяжелой болезни, она не испытала большого горя.
...И вот теперь, внемля совету посиделки, она решила найти себе сладеня. Постой, сказала она сама себе, ты же решила влюбиться?! «Нет, любовь... Есть ли она или нет - кто знает, а вот...» - и она в который уже раз закрыла глаза и вспомнила твердую, округлую конечность члена пастушка. Сегодня вечером она почему-то была точно уверена, что такое возможно найти в ее нынешней действительности.
ГЛАВА 2
- ...И етот-та самый поршень, двигаясь туды-сюды под действием пара, передает поступательность движения своего маховому колесу, и сия штукенция дале крутится, движа ременную передачу... - Глеб Рыкалов обхватил запястье левой руки правой кистью и задвигал рукой вперед-назад в воображаемой тугости, упорно глядя прямо в глаза Марьяне. У Рыкалова была престранная борода-усы: два длинных клина волос вытягивались по сторонам куска черной пакли, охватывающей по-детски сочные, слюнявые губы, содержащие страшноватые в их первобытной величине сахарно-белые зубы. Она представила на мгновение, как рыкаловские губы впиваются ей в... штучку, и как потом его огромный (наверное) поршень двигается там туды-сюды, но возбуждения от этого Марьяна не почувствовала. Рыкалов был ей апатичен.
Если он пытается поразить ее воображение, то... У Гривена все равно был больше и толще. Она деланно зевнула и спросила:
- Кариночка, душа, который час?
Дочь Глеба неохотно оторвалась от хихиканья-шептания с полковником Вежиным и присветила лампой у больших дельфтских часов - синего фаянса бюргерский дом со ступенчатою крышею, у которого вместо балконной двери второго этажа был встроен циферблат - и капризно надув пухлые, как у папани, губы, сказала: