- Нннеет... Ну что же вы... Придвиньтесь... - горячечно шептала она; голова кружилась, сладко-сладко, потому что пальцы арлекина затеяли игру с ее сосками, выпущенными на свободу. Те мгновенно отвердели и сморщились от удовольствия; пальцы были явно умелыми, легко и игриво прижимая, пощипывая, покручивая потемневшую негу своих пленниц.
Марьяна не стыдилась своих грудей, но - безусловно - по сравнению с дойками Карины Вежиной они выглядели скромно. Девки-прислужницы, что помогали барыньке в бане, обладали рубенсовскими пропорциями, с той лишь разницей, что их груди были пугающе-исполинскими. Марьяна была уверена, что девкам не суждено утонуть даже при желании: упругие, массивные сахарные головы, накрепко притороченные к туловищам, не дадут своим обладательницам уйти под воду... Однако безупречная форма и налитость барынькиных персей были предметом восхищения ее банных товарок, которые наперебой хвалили их, и только холодность и незаинтересованность мужа в ласках и играх с грудью Марьяны заставляли ее усомниться в искренности восторгов девушек...
Она не заметила, в какой момент прикрыла веки. Сладостная истома, щекотание бабочек в паху, ощущение ласк, которых она еще не испытывала (в моменты игр с собой она трогала, мяла, щипала грудь и соски, и это было очень приятно, но то, что проделывали эти длинные, жесткие, искусно-обольстительные пальцы, не шло ни в какое сравнение!) - она словно бы входила в реку чувственной неги, медленно погружаясь в ее струи.
Легкий поцелуй, даже не поцелуй, а прикосновение влажных губ, скользнувших по правому соску, заставили ее сдавленно охнуть. Арлекин согнулся в поясе, по-прежнему придерживая ее голову левой рукой, и начал целовать груди девушки - быстро, жадно, сочно, властно... Марьяна погружалась в реку все полнее; она даже не обратила внимания на то, что теперь уже стояла спиной к столику, оперевшись на него руками. Напор незнакомца, его пылкость, умелые движения подчиняли Марьяну, разгоряченное тело наполнялось истомой, которая словно жгла ее кожу в тех местах, к которым притрагивались ненасытные губы арлекина... В этот момент он выпрямил девушку, крепко обнял ее за талию - так, что она опять вскрикнула - и вперился языком в ее рот.
Именно так - не поцеловал, а потом стал ласкать ее рот языком, но повелительно, почти грубо воткнул свой горячий, скользкий от слюны, дрожащий от желания отросток в нее, почти в горло. Это произошло настолько быстро, и эффект от этого оказался таким необычным, что Марьяна поначалу возмутилась и попыталась оттолкнуть нахала, но тот крепко держал ее в объятиях и продолжал втискиваться языком ей в горло. Он даже прихватил ее сзади за затылок, чтобы Марьяна не смогла отстранить голову. Девушка почувствовала, что задыхается; сладость его слюны, заполнявшей рот, непонятная страсть, с которой он проникал в нее, мощь плоти, размыкавшей ее челюсти, подавляли ее. Она забилась в руках арлекина, пытаясь увернуться, вытолкнуть его наглый язык, чтобы получить хоть глоток воздуха, но тот не уступал...
Наконец, когда она почти потеряла сознание, он вдруг резко отпрянул от Марьяны. Кровь толчками билась в ее висках, в голове шумело, она хватала воздух широко открытым ртом, как рыба... В глазах плыло разноцветье калейдоскопа...
В этот миг она ощутила холод мрамора столешницы - сосками. Арлекин быстро развернул ее и повалил грудью на стол. Так и не прийдя в себя полностью, с одурманенной головой, она вдруг поняла, что незнакомец умело и сноровисто задрал подол ее платья сзади, раздвинул ноги и сильно дернув, сорвал с нее панталотты - так, что пуговицы горохом застучали по земле...