Холод ночи прошелся по ее ягодицам, остудил разгоряченную влажность штучки... Арлекин замер на мгновение - слегка повернув голову, она увидела, что его маска повернута книзу. Он меня разглядывает, подумала девушка. Так, как разглядывает кобылку жеребец, перед тем, как...
Незнакомец закусил край подола ее платья зубами, чтобы тот не мешал, и резко оттянул вниз пояс своего трико. Когда она увидела, какой была та плоть, к которой она прижималась спиной, в нижней части живота Марьяны стало невероятно жарко... И когда он вошел в нее, сразу же пронзив до конца ее жадное, ждущее, разгоряченное лоно, она вскрикнула - от боли, от неописуемого наслаждения, от ощущения наполненности твердым, длинным членом, требующим ее естество. Она впервые по-настоящему отдалась мужчине.
Мир сжался, сузился, слился для нее в ощущения двух движений, вперед-назад, вперед-назад... Арлекин был искусен и неутомим, внимателен и невероятно напорист. Марьяна плыла по волнам реки чувственности, покорная каждому прикосновению его сильных рук, бедер, ног... но более всего - всенаполняющему, требующему всю ее суть колдовству члена...
...Она пришла в себя уже когда незнакомец растворился в ночной темени. Лай сыскных собак, громкие крики стражи, отрывистый, раздраженный голос Николаши привели ее в чувство. Марьяна огляделась. Луна заливала всё вокруг феерическим светом - ярко-голубым, с оттенками зелени. Взмокшая, дрожащая, обессиленная женщина сидела на стуле, опершись руками о стол и положив голову на предплечья. Единственным свидетельством того, что встреча с арлекином ей не привиделась, была горстка мелких пуговиц, лежащая перед ее лицом, тех самых, что рассыпались по земле, когда арлекин содрал с нее панталетто.
Улыбка осветила лицо барыни. Она не стыдилась происшедшего. Она попросту не желала, чтобы случайная - и такая невероятно страстная - встреча оказалась единственной. Слишком пронзительно острыми были ощущения, слишком чувственной была нежданная близость встречи...
...И теперь, стоя на балконе, Марьяна вспоминала каждое мгновение той удивительно страстной встречи так, как словно бы впервые. Она сравнила движения арлекина в себе с движениями поршня в изображении толстых рук Рыкалова - и внезапно для себя засмеялась, но вместо смеха с губ слетел лишь негромкий, хриплый стон.
Она всегда верила, нет знала - он вернется в ее жизнь...
ГЛАВА 3
- Марьяна Никалавна! Марьяна Ник.... - голос бедняжки оборвался от нехватки воздуха в легких.
Ксюша, одна из ее сенных девушек, недавно причисленная к горничным за пригожесть и острый ум, что было редкостью в Шпаровке (к сожалению Марьяны), склонила голову перед хозяйкой, опустив глаза долу. Объемистая Ксюшина грудь ходила вверх-вниз, как кузнечные меха. Что-то явно было не так, а ведь утро не предвещало проблем.
Марьяна Николаевна слыла барыней строгой, но справедливой. Дворовые и сенные относились к владелице усадьбы со смешанным чувством обожания и опасения. Марьяна не терпела лжи и раболепия, нещадно наказывала проворовавшихся, но прощала мелкие ошибки - если только они не были результатом глупости или жадности.
- Что, Ксения? Отдышись же, вот, выпей! - Марьяна протянула девушке венский бокал, в который плеснула немного холодной воды. Та жадно приникла пунцовыми пухлыми губами к краю бокала. А она уже в самом соку, подумала Марьяна, смутилась и властно спросила:
- В чем дело?
Девушка подняла глаза:
- Аввакум, барыня... Он в женскую половину бани напанерился, зараза... Сладу нет с кобелём, что ж такое деется!
Марьяна нахмурила брови.
Аввакум, стремянный, держал в Шпаровке репутацию челядного бонвивана и одновременно быка-производителя. Не проходило и месяца, чтобы он не влипал в историю с очередной «дамой сердца», которую в итоге либо брюхатил, либо сводил с ума отказом и «отлупом от корня»... а корень у Аввакума, как говаривали в Шпаровке, был тот еще, что, собственно, и служило основанием для легенд, связанных со стремянным. Слухи о способностях Аввакума услаждать женский пол - как размерами стати, так и длительностью и изощренностью ласк - распространились за пределы уезда, и многие матроны из соседских усадьб и даже из других уездов ненавязчиво осведомлялись у Марьяны на губернских собраниях: правда ли, что у нее есть дворовой, который способен удовлетворить кобылу? И если да, то нет ли возможности одолжить молодца на два-три дня, ну на неделю максимум? Марьяна фыркала и отшучивалась, но сплетни об Аввакуме множились и обрастали невероятными подробностями, и в какой-то момент ей стало невмоготу - она собиралась перевести Аввакума из Шпаровки в Гнедино, подсобное хозяйство в ее имении, расположенное по другую сторону Чернечего Яра.