Когда мы с Галей прощались, я была за нее относительно спокойна. Совсем спокойной быть ни за кого нельзя. (Разве только за Лару. Но о ней после.) Однако если Галя действительно распрощается со всем, что привело ее сюда, «беру небеса во свидетели», я тут ни при чем. Просто ее вовремя выдернули из гибельной среды. Я пришла к выводу, что иногда дело именно в этом — вовремя. Теперь буду ждать Галиной фотографии, чтобы положить ее под стекло.
Я не люблю прощаться с ними. Ни с одной. Даже с той, которая не давала мне свободно вздохнуть все полтора года. Во-первых, мне всегда кажется, что я ей чего-то недодала, еще бы хоть месяц. (Совсем как с экзаменами — еще хоть день.) Но это соображение, так сказать, практическое, деловое. Есть еще и другое, логике не поддающееся. Когда приходит пора прощаться, у меня такое чувство, будто я что-то теряю, что-то такое, без чего жизнь будет мне не в жизнь. Так было почти с каждой. Но совсем особенное — с Ларой.
…Я вышла за проходную, чтобы посадить ее на автобус. А потом долго, наверное, с полчаса стояла на улице. Просто никак не могла заставить себя вернуться в дом, где уже нет Лары. Да и не хотела, чтобы кто-нибудь (Б. Ф.!) догадался, что во мне происходит… Что же я хочу, чтобы они навсегда оставались здесь, при мне?! Если честно, да, хочу. Во всяком случае, в ту минуту, пока еще не скрылся из глаз автобус.
Все время, покуда писала, меня томило какое-то неясное, тревожное чувство. Только сейчас поняла: Венера. Что-то произошло между мной и новенькой. Что — пока не знаю. Знаю только, что не сразу, не в первый разговор. Первый был самый обычный. Я рассказала о наших порядках, задала какие-то незначительные вопросы. Она отвечала коротко, определенно. Я заметила у нее на руке из-под рукава татуировку — похоже на кончик раздвоенного рыбьего хвоста. Вообще я предпочитаю не задавать вопросов о том, что у них там, позади. Захотят — расскажут сами. Ну а не захотят? А не захотят, так и не ответят. Но она уловила мой беглый взгляд и засучила рукав. На тонкой сильной руке возлежала лиловая русалка.
— Ну? — спросила она.
— Как тебе сказать. Я предпочитаю чистую кожу.
— Ну уж нет. — Она усмехнулась. — Исписанная бумага всегда более ценная.
Кажется, я давно уже перестала удивляться, что бы ни услышала от них. Но такой афоризм!..
Сейчас я уже не так опасаюсь новеньких, как раньше, вначале. И все же! Сильная, уверенная в себе девчонка, привыкшая там, «на воле», верховодить, может внести изрядную смуту в наше как-то сложившееся сообщество (я все-таки не решаюсь назвать его коллективом), попытается завести свои порядки и поколебать наши. Иногда, впрочем, бо́льшая опасность таится в тихих, на первый взгляд неприметных.
Что же до новенькой, то мне сразу бросились в глаза два обстоятельства. Первое. Она приехала к нам наголо остриженная. Сколько мне известно, эта изуверская мера давным-давно не применяется. И второе. С каждой прибывшей к нам девушкой прибывает и ее «дело» — более или менее увесистая папка, в которой собраны бумаги, копившиеся, начиная с того дня, когда ее поставили на учет в инспекции по делам несовершеннолетних. Школьные характеристики, милицейские протоколы, сообщения о денежных штрафах, наложенных на родителей, записи бесед с ней и тому подобное. Так вот, на папке Венеры крупными буквами было выведено: «Внимание — каратэ!!!» Однако то смутное тревожное чувство, которое не оставляет меня, с этим не связано. Оно пришло позднее. Кажется, после второго нашего с ней разговора. Хотя, как я вспоминаю, в нем не было ровным счетом ничего, что могло бы меня насторожить.
День кончался. Я сидела в бытовке — маленькой комнатке, примыкающей к их спальне. Тут стоят шкафы с их праздничными платьями, бельем, аптечка, мой столик. Венера вошла с письмом в руке. Попросила, чтобы я опустила его сегодня по дороге домой. Письмо дедушке. Я успокоила ее, сказав, что у нас письма не задерживаются, уйдет завтра. Она постояла еще, пристально глядя на мой стол, где лежали две новенькие общие тетради в глянцевых зеленых обложках. В одной я сейчас пишу, думаю, мне хватит ее с избытком.
— Тебе нравится? — спросила я у Венеры. — Бери.
Она взяла. Благодарности не последовало. Ну это у нас в порядке вещей: «спасибо» и «пожалуйста» мы получаем позже.
Вот и все.
А наутро она была уже другая. Я увидела это сразу, едва вошла к ним в спальню. Другие глаза. Неприязненные, насмешливые. Но, может быть, мне не следует относить это на свой счет? В первые дни, недели, а иногда и месяц-другой им бывает особенно трудно. Должно пройти время, чтобы они привыкли и вошли в новую, что и говорить, не очень-то легкую жизнь.