Потом говоришь:
— Никак не мог. Три часа в аудитории проторчал. Профессора дожидался.
А я уже знала, где ты торчал и кого дожидался. Коляша получку получил, всех угощал. А ты, Валерочка, не дурак на дармовщинку прокатиться… Это всегда знала, а говорю только сейчас. А тогда мне лучше язык себе откусить, чем Валере неприятность сказать. Я смотрела в твои глаза, и так мне печально, что же, они такие синие, когда ты так врешь. А ты спрашиваешь:
— Что это ты, Венера богоподобная, зенки вылупила? Денег жалко стало?
Плевать я на них хотела, на деньги. Я смотрю в твои глаза и говорю:
— Твои глаза — как два обмана.
Ты удивился, свистнул даже.
— Вот это номер! А я думал, как в унитаз спускаю.
Тебя бы за такие слова да тем приемчиком, что сам меня учил! А я — смеяться.
Вот как интересно получается: ты близко был, не обижалась, не сердилась, словечка даже никогда не сказала. А теперь такая злость берет, аж в горле тесно.
Сегодня привела к себе домой Венеру. Б. Ф. попросил меня съездить в библиотечный коллектор за нашим заказом и разрешил взять с собой какую-нибудь воспитанницу. Я сразу решила — Венеру! Несколько мгновений она стояла не двигаясь, потом так порывисто шагнула ко мне, что чуть не сшибла стоящую впереди девочку.
Автобусная остановка как раз против училища. Но я подумала: пусть пройдется посмотрит город. Честно говоря, смотреть у нас особенно нечего, город, из которого приехала она, куда больше и интересней. Но дело было не в этом. Венера шла рядом, я посматривала на нее. Лицо было удивленное, радостное. За всю, довольно длинную дорогу мы, кажется, не произнесли ни слова. Но никакого напряжения не было. Шли себе и шли.
Заказа коллектор оформить не успел. Я оставила телефон, и мы отправились ко мне домой.
Дима должен был уехать утром. Но вполне могло случиться, что не уехал и сейчас дома. Этого мне, что и говорить, не очень хотелось. Но по свойственному мне оптимизму, точней — легкомыслию я решила, ничего, обойдется. Не обошлось.
Когда он, еще в дверях, увидел Венеру, у него сделалось то лицо, которое удручает меня больше всего: высшая степень неприятия, при которой лицо уже не выражает ничего. Я пролепетала что-то насчет чая.
По безмятежному виду Венеры трудно было понять, уловила ли она неблагополучие нашего дома. Думаю, что прекрасно все поняла. Удивительное чутье у этой девочки. Иногда, она только взглянет на меня, и мне кажется, она видит, что во мне делается. Бред, конечно.
Я пошла на кухню приготовить чай, а когда вернулась в комнату, Дима поднимал уже уложенный чемодан.
Еще когда мы подходили к дому, я подумала: вот сейчас мы с Венерой поговорим. Я не знала, о чем, но чувствовала — получится. И получилось бы. Но я не могла перестать думать о Диме. О нас с ним.
Телефон все не звонил. И я предложила ей послушать стихи. Я могла бы выбрать что-нибудь более для нее доступное. Но я читала не для нее. Мне нужно было такое, которое могло бы привести меня в норму. И я начала: «Любите живопись, поэты…»
И вдруг я заметила, что Венера шевелит губами. Нет, не повторяет — опережает меня.
— Ну-ка, ну-ка, — сказала я.
И, к моему крайнему удивлению, она продолжала:
Я слушала в некотором потрясении. А она летела дальше.
Только это и было отклонением от текста: не ее, а твои. Оговорилась? Я не успела спросить, зазвонил телефон.
— Ваш заказ готов, но поторопитесь.
Мы вскочили и побежали со всех ног. Успели. А то был бы мне хороший втык от Б. Ф. Весь день проваландались, дела не сделали.
Мы вернулись в училище, и тут я закрутилась — обычные хлопоты. И только поздно вечером снова удивилась: каким ветром занесло Заболоцкого в ее буйную головушку?
Ну как писать тебе, Валерочка, когда тебя рядом нет? Вот нет и нет. А знал бы ты, как жалко с тобой расставаться. Вот сейчас хочу вспомнить, какой ты, походочку твою — идешь, одно плечико вперед, улыбку — зубы белые, ровные, один только сбоку косенько стоит… Но это, Валера, я умом вспоминаю. А не как раньше: мне только зажмуриться, и ты вот он, как в глаза мои впечатанный… Зачем, зачем ты повстречался со мной на жизненном пути (песня такая). А тут вот еще какую песню узнала. Про девочку, как она стоит одна на голом ветру и должна сама выбрать, никто за нее не выберет. Вот и я, Валера, сама ведь выбрала. И тебя — тоже сама. Ты ко мне не навязывался, не приставал, не уговаривал. Вот только зачем при себе оставил, зачем пинка не дал? Ну это уж другой разговор… Лучше буду про сегодняшнюю жизнь. Если по-честному, так и ее ведь сама себе выбрала. Я что, не знала, что есть на свете спецухи для девчоночек удалых, молоденьких? И про колонии тоже известно было. Так что валить не на кого…