Ладно. Вошел Павел Семенович, а перед ним вырос секретарь Лаптев, своей твердокаменной ладонью берет Павла Семеновича под локоток и ведет по широкой беломраморной лестнице, застланной красным ковром. Поднимаются они на второй этаж, а там народу, народу - пушкой не пробьешь. И все сидят чинно вдоль стен и ждут своей очереди. И тишина, как в церкви. Только что службы нету. А посреди большой залы стол, сидит за ним тот самый старичок, сторож с мукомольни из Стародубова. Как увидел он Павла Семеновича, так сразу вскочил и - к нему. Берет его под второй локоток и говорит:
- Пожалуйста, Павел Семенович, вас ждет Сам.
- Это с какой стати?
- Он же без очереди!
- Запишите его в список на общем основании! - закричали, заволновались посетители.
- Товарищи, товарищи! Нельзя его на общем основании, - сказал старичок. - Все ж таки у него сноха бывшая гражданка ГДР. Не шумите. Не то она сама придет - хуже будет.
- Почему? - спросил кто-то детским голоском.
- Потому как мы - особь статья, а граждане ГДР - особь статья. Всех мешать в одну кучу нельзя. Давление может произойти от непонимания языков.
И сразу все затихли, а дверь в другую залу сама растворилась, в проеме нет никого - глухая темнота. Павлу Семеновичу жутко стало, он даже остановился.
- Ступай, ступай... Господь поможет, - сказал старичок и затворил за ним дверь.
И вроде бы свет вспыхнул. Эта зала была еще больше той, в которой сидели посетители. И стол стоял посредине длинный-предлинный, под зеленым сукном, обставленный со всех сторон стульями. А в самом конце сидел в дубовом кресле сам бог, очень похожий на писателя Салтыкова-Щедрина, с бородой и с лысиной; сидел, строго смотрел на Павла Семеновича и даже не моргал. Павел Семенович совсем оробел, и ноги у него сделались ватными, поглядел было по сторонам на стулья, но приглашения сесть не получил, а сам сесть побоялся.
- Ты зачем пришел? - спросил его бог голосом доктора Долбежова.
- Хочу вас спросить: должен человек знать или нет, для чего он живет?
- Тайна сия великая есть... - ответил бог опять голосом Долбежова. - А зачем тебе знать это?
- Чтобы поступить по совести, - ответил Павел Семенович. - Допустим, меня обидели. Что мне делать? Отомстить обидчику? Но тогда придется плюнуть на общественную обязанность, потому что мстительность отнимет у меня все силы и время.
- А для чего тебе дадены сила и время? - спросил бог.
- Чтобы людям пользу делать, - ответил Павел Семенович.
- Как же ты делаешь эту пользу? - грозно спросил бог голосом Долбежова, поднял верхнюю губу и ткнул себе пальцем в зубы. - Ты ставил мне коронку? А она стерлась всего за два года.
- Николай Илларионович, это ж я без цели! Золото оказалось квелым. Прости меня, - и Павел Семенович повалился на колени.
- Врешь! Золото было червонное, девяносто шестой пробы... Ты слишком тонкую пластинку раскатал. Сэкономил! Кого ты хочешь обмануть?
- Грешен, Николай Илларионович... Прости! Не для себя я, не из корысти. Берте щербину залатал. Ей из плохого золота коронку не поставишь.
- Ну, ежели для иностранки сэкономил, тогда встань. Значит, не для себя, для ближнего своего старался.
Павел Семенович удивился, что и тут имя Берты сработало. Скажи ты, какая сила во всяком иностранном слове имеется. И осмелел:
- Так для чего же человек живет? Для того, чтобы пользу делать, или добиваться своего, то есть правду отстаивать? - спросил он.
- Не спрашивай. Служи богу и обрящешь покой, - торжественно ответил бог.
- А что есть бог?
- У тебя что, глаза на лоб повылазили? Ослеп ты, что ли? - сказал бог голосом Марии Ивановны, и Павел Семенович в страхе очнулся.
Мария Ивановна спала рядом, и не было у нее ни бороды, ни лысины.
Павел Семенович растолкал ее и пересказал весь свой чудный сон.
- А сон-то в руку, Павлуша. Надо стучаться, идти до самой верховной власти. И дело выиграем, и покой обрящем.
- Дак ведь легко сказать - до верховной власти. А сколько сил положим? Сколько времени уйдет... Эдак и работу запустишь.
- Наплевать. А иначе досада заест.
И пришлось Павлу Семеновичу на время от общего дела отступить и взяться за личную линию. Забросил он свои научные проекты насчет торфа, патоки, сапропеля, бурого угля и даже про черепичных специалистов из ГДР позабыл; а пошел он по инстанциям искать свою узкую, голую правду, в глубине души досадуя на это временное уклонение от борьбы за всеобщее счастье.
И понесло его, и закружило...
- Это как езда в санях в зимнюю пору, - признавался Павел Семенович впоследствии, - когда ехать не знаешь куда, дорога заметена, кругом тебя все кипит, вертится, в лицо плюет, будто тысяча чертей балует, а тебя несет куда-то во тьму, и ты ничего не видишь, окромя лошадиного зада, и слезть не в силах.
Так он и мчался в этой отчаянной погоне с яростью изголодавшегося человека утолить свою жажду, насытиться - лично доказать свою правоту.
Из жалобы Павла Семеновича в высокие инстанции:
"В прошлом году в августе месяце мы обратились в домоуправление с просьбой перенести входную дверь в нашей квартире с тем, чтобы она открывалась внутрь квартиры для удобства и в противопожарном отношении.
Горисполком разрешил перенести дверь. В соответствии с этим ремстройучасток по заявке домоуправления перенес дверь на один метр с разделкой от дымохода на 35 см и плюс прокладка войлока.
Однако проживающая рядом с нами гражданка Чиженок категорически стала возражать, ссылаясь на то, что ей негде ставить ведро с углем и золой, класть дрова, тряпки, летом керосинку (около нашей двери). Ширина коридора полтора метра, длина после переноски двери семь метров.
В связи с этим гражданка Чиженок стала писать жалобы и письма в советские и партийные органы, от которых требовала переставить дверь на старое место.