— А как насчет декрета? Детей планируете? — В голове снова раздался треск и я, кажется, обронила улыбку, да так резко, что это заметила дама. Запнувшись, я уговаривала себя не молчать и, в результате, заставила выдать ответ:
— Нет… мы хотели… — Почему я должна говорить ей это? Чужому человеку. Зачем? Какое её дело? Я хочу просто держать это в себе и не обсуждать больше. Почему вы мучаете меня? Я отсекала в интернете те вакансии, которые требовали заполнения анкеты, ведь в каждой, при указании того, что ты молодая девушка, появлялся вопрос о семье и детях. Не любили, видите ли, принимать тех, кто может едва устроившись, бросить работу из-за материнства. — Но у меня проблемы… со здоровьем… — Я замолчала, выдавив из себя правду. Ведь это я чего-то хочу от этого места, получить хорошую работу, значит, я должна быть откровенной и сказать всё, как есть. Но женщина, к которой я начала испытывать острую ненависть после её вопроса, посмотрела на меня с неприкрытым недоверием. По её мнению я вру, чтобы получить работу?
— Вы ещё молоды, всё может измениться, — с такой уверенностью произнесла она, будто лично решала такие проблемы, причем с легкостью. — Вы же можете усыновить детей и захотеть заниматься ими…
— Я… — открыла я рот, чтобы что-то противопоставить, но поняв, что растеряла свой шарм и задор для получения должности, едва держась, чтобы скрыть возникшую неприязнь, пусть и не совсем справедливую, и не высказать в лицо всё, что подумала, я взяла со стола своё резюме и, поднявшись со стула, тихо сказала: — Простите…
Выйдя из кабинета, я поняла, что не смогу ещё пару месяцев ходить на собеседования, зная, что там опять, снова и снова будут спрашивать об этом, и я должна буду открывать свою боль, терзать себя, при этом без какой-либо гарантии, что меня возьмут и примут. С большей вероятностью, увидев, как я бледнею и скисаю при разговоре о детях, меня будут отметать. Я думала, что взяла себя в руки и иду на пути к смирению, но жизнь подставляет неожиданные подножки. Даже если я сама не касаюсь больной темы и обхожу её стороной, найдутся случаи, когда она сама упрется мне в лоб и потребует вспомнить о ней, как будто мои мучения — чья-то отрада. Отрада этого общества, более полноценного, более успешного. Потому и успешного, что есть недоделанные, как я, уступающие дорогу. Потому это общество и бывает счастливо, что сравнивает себя с такими, как я, и хлопает в ладоши, что есть кто-то похуже.
Притормозив у побирающегося нищего, не имеющего ног, сидевшего на инвалидном кресле, я достала кошелек и положила ему десять долларов. Эти деньги помогут выжить, но не вернут ему ног. Так и я… Зря Химчан верил во всемогущество медицины. А если у меня там что-то вот такое же, как отсутствие ног? Это уже не исправить. А, самое ужасное, этого ведь совершенно не видно, и никто не заметит мой дефект, как ампутированный орган. Если человек не может ходить — сразу видно, никто не задаст глупых вопросов. А когда ты не можешь иметь детей, ты должна говорить об этом, исповедоваться, открываться… и кому? Каждому? Но это моё, личное! Это не ваше дело! Не поднимая глаз от асфальта, я добралась до дома. Перед самой дверью я сделала глубокий вдох, улыбнулась и достала ключ.
Химчан читал какую-то книгу, лежа на кровати. У него был выходной. Скинув ботинки, я запрыгнула к нему и поцеловала его в щеку.
— Как собеседование? — отложив чтиво, поинтересовался он.
— Неудачно, — передернула я плечами так, будто это ничего не значило.
— А что такое? — нахмурился он. — Это кто посмел тебя не взять?
— Да нет, скорее взаимно не сошлись в симпатиях, — успокоила его я, положив голову ему на плечо и вздохнув. — Ты так посмотрел, как будто собрался застрелить кого-то из-за подобной ерунды.
— Если тебя кто-нибудь обидит, я забуду своё обещание больше не трогать людей, — серьёзно, тепло и заботливо погладил он меня, чмокнув в висок.
— Не надо, я могу за себя постоять, ты же знаешь. — Закинув на него ногу, развернулась я к его лицу лицом и с намеком посмотрела в глаза. — Если придется, и за тебя голову отверну кому-нибудь.
— Я в тебе не сомневаюсь, — улыбнулся он и поцеловал меня. Игриво сползя ниже, я задрала его пуловер и приникла губами к плоскому животу, поднимая одежду всё выше и поднимаясь вместе с обнажающимися участками тела поцелуями, пока не дошла до подкаченной груди и, проведя по ней языком, забралась сверху на Хима, завладев его губами. Он приподнял голову с подушки, прижимая меня к себе. К черту работодателей, к черту их бестактность и недалекость, к чёрту всё на свете, всё, что за пределами нашего жилища!
— Я так сильно люблю тебя, — прошептала я ему на ухо, снимая с себя одежду.
— Это взаимно, — с потаённым коварством приподнял он один уголок рта. В такие моменты, приближающиеся к сексу и во время него, в нём снова просыпалось что-то такое, от прежнего убийцы и частично маниакального психопата, который завораживал и удивительным образом сочетался с тем скромным, порядочным и рассудительным Ким Химчаном, которым был всё основное время мой муж. Иногда казалось, что стремление творить какие-нибудь пакости по ночам в нем не уснуло, и когда он уходил по своим делам системного администратора после полуночи (интернет дело такое, в нём нуждаются круглосуточно), я представляла, что он переодевается в костюм супергероя и мочит плохих дядек. Не знаю, расстроило бы меня или обрадовало, окажись, что так и есть?
Новые вечера
Фирма, в которой работал Химчан, обслуживала много чего в Нью-Йорке: производства, офисы, общественные заведения и частных лиц, юридические организации, агентства и даже биржи. Не так как я три года назад, конечно, обслуживала, а по-нормальному, предоставляя интернет-услуги, обеспечивая его бесперебойность и скорость. Среди его клиентов оказался и ресторатор, с которым он познакомился и вошёл в отдаленно приятельские отношения по причине того, что тот был нашим земляком — корейцем. Богатый и достаточно молодой человек, он согласился взять меня администратором к себе, минуя собеседование и веря Химу на слово, что его жена — ответственный и добропорядочный труженик. Когда я узнала, что за меня уже договорились, то сначала вознегодовала. Желая хоть чего-то добиться самостоятельно, я едва не обиделась на Хима за то, что и здесь он тащит меня на себе, своим умом, своими связями, но когда в ответ по-настоящему обиделся он, не разговаривая со мной целый день за то, что я не хочу принять от него эту помощь, мне пришлось сдаться и устроиться по блату. Ладно, надеюсь, что хотя бы диплом я напишу без чьей-либо помощи.
Так я и оказалась на должности, которой добивалась. Ресторан был восточно-европейский, солидный, постоянно полный туристов и приезжих не самого простого уровня; обедали в залах в основном деловые японцы, китайцы и представители других азиатских наций, которые наведывались в Нью-Йорк по делам, ужинали позже представительные пары, партнерские компании, задержавшиеся коллеги и иногда семьи истеблишмента, по утрам заходили жены бизнесменов с детьми, или сами предприниматели и директоры, по пути в какой-нибудь элитный клуб или фитнес. Знания языков пригождались мне непосредственно, так что появился наглядный стимул учиться ещё и ещё. Я даже стала брать у Херин уроки японского, когда заезжала к ним с Дэниэлом повозиться с Бомми, их дочуркой, обязанности чьей крёстной с любовью и радостью исполняла. Если у меня появлялся свободный вечер, я обязательно освобождала от домашних хлопот Херин и брала на себя роль мамы, чтобы она сама отдохнула.
Начальника своего, эталон вежливости и интеллигентности в лучших устаревающих традициях, Джереми Юнга, я видела редко, но всякий раз, как он появлялся, я ждала, что он сделает мне выговор или останется недоволен чем-то. Во-первых, я искренне верила, что взятые по чьей-то просьбе сотрудники тяготят и на самом деле не соответствуют тому выбору, который сделал бы работодатель без подсказки (хотя господин Юнг ни разу и словом не обмолвился о чем-либо подобном, в этом скорее виновата моя мнительность, что я так думаю). Во-вторых, настолько он был чопорно-приличным, что я ощущала своё полное несоответствие всему тому, что его окружало. Но зато было ясно, почему они нашли общие темы с Химом и общались: оба выглядели жуткими аккуратистами и людьми дела и чести. Такие ценят достойных оппонентов, потому что найти их не так-то просто.