— Я сам себе места не находил! Ни одна кровать без тебя удобной быть не может, ни одно утро не может быть добрым без твоей улыбки. — Он вновь и вновь целовал её. — Как же я люблю тебя, больше жизни, больше всего на свете, любимая… моё счастье, моя Вселенная…
После соединения, они лежали под простыней, сплетая руки, играя пальцами друг друга, обмениваясь поцелуями и наслаждаясь не только телами друг друга, но и чем-то большим, чем-то, что жило в них. Это были удивительные мгновения, доступные только тем, чьи души подходят одна ко второй до самой глубины. Каждое касание, когда кожа трогает кожу, отдаётся неописуемым ощущением полной гармонии, как будто в организме восстановилась давно утерянная часть, и теперь, обретя недостающий фрагмент, всё существо превращается в совершенное, радостное, довольное воплощение любви.
— Прости, что опять отлучался от тебя, — пробормотал Дэн, гладя голые гладкие плечи, водя пальцами по ключицам. — Но честно, мне самому это приносит такие страдания, что я наказываю себя сам этими разлуками.
— Жаль, что ты был в Макао, а не Сеуле.
— Ты хотела что-то передать родителям?
— Нет, мы с Шиллой волновались за Джело. Я надеялась, что ты его повидаешь, может. Я его хоть и не очень знаю, но всё равно переживаю за мальчика. По рассказам я знаю, что он благородный юноша.
— Я не был в Сеуле, но знаю, что с ним ничего не случилось.
— Сунён с ним?
— Нет, эта дурочка была в Корее, но вроде бы скоро собирается вернуться сюда.
— Не называй её дурочкой. Она ведь просто влюблена. — Херин знала всё, что происходило у знакомых и друзей от Дэна. Всё, кроме его дел с бандой. Он не любил держать секреты от жены, и с радостью делился всем, чем мог, но то, что было тайной давней и ему не принадлежащей, к тому же, не приносящей покой, если её раскрыть, то он предпочитал оставлять за чертой искренности.
— Я же любя. Сунён хоть и чудная, но родня, так что я отношусь к ней с теплом. — Дэниэл ласково потрогал живот Херин. — Тётя из неё будет отличная, научит нашего парня метко пулять из прицельника.
— Кто тебе сказал, что будет парень? А если ещё девочка?
— Ну нет, ты разве не знаешь, что дочери — это ювелирная работа? Второй раз я был далек от деликатности и щепетильности в производстве, так что если будет дочь, я заподозрю тебя в порочных связях с одним знакомым ювелиром. Я юрист — у меня должен быть сын.
— Я ещё буду виновата? — ахнула Херин, веселясь. — А, с тобой спорить бесполезно. Ты же любые дела выигрываешь, так что заранее сознаюсь во всех грехах.
— Грехи? У тебя? Я никогда не поверю, что у тебя есть хоть один. Ты же… — «Святая» хотел сказать Дэниэл, но увидел, что Рин, закрыв глаза, уже дремлет на его предплечье, поэтому только поправил на ней покрывало и, не рискуя снова целовать, чтобы не разбудить, пристроился рядом, не шевеля рукой. Он дома. Беззвучное дыхание жены и посапывание дочери в кроватке неподалеку. Теперь и самому можно спокойно поспать.
Дети
Весна пробуждалась в полную силу, ветви деревьев зеленели изо дня в день. Поздравив с утра Хима подарком и завтраком, и сексом в придачу, с днем рождения, я вытащила его на улицу, гулять с Тенью вместе со мной. В чёрной футболке, которую я подарила ему по какому-то случаю, годовщины знакомства, Дня святого Патрика или Всемирного Дня животных, не помню, с надписью белыми буквами «Real man», чья аббревиатура рождала начальные буквы его давнего преступного прозвища*, Хим крепко держал поводок, без которого собак выгуливать нельзя, хотя Тень, если не дать ей команду, самое безобидное создание в мире. После Хима, конечно. Если его не злить, он тоже лапочка.
По своей Ремсен-авеню, на которой жили, двигаясь на север с легким отклонением на запад, мы дошли до двойного перекрестка, пересекли его и свернули на бульвар Эмпайр, на углу, где размещался магазинчик одежды и аксессуаров «всё по 10 долларов». Если бы мы свернули направо, на восток, а не налево, то там, совсем рядом, был небольшой парк, с площадками для баскетбола и газонной площадкой для различных занятий спортом и чем ещё захочется, вплоть до выгула домашних животных, но Хим потащил меня через весь Эмпайр в Парк Проспект, до которого было два с лишним километра.
— Почему так далеко? — возмутилась я, сунув руки в карманы балахона, которые были расположены, как сумка у кенгуру, на животе. Розовыми кедами я перебирала несколько быстрее, чем Хим своими черными найковскими кроссовками, потому что ножки мои были куда короче, чем его, а Тень увлечено тянула вперед, любя быстрые прогулки.
— Потому что ходить полезно. А мне надо немного скинуть то, что набрал за зиму.
— А мне нравится, — улыбнулась я.
— Может, я и стал мягче и удобнее, как подушка, но для дел мне нужна большая грациозность.
— Ну ладно, — вздохнув, я натянула капюшон на голову, потянув его за шнурки. — Но я даже не накрасилась, а ты меня через пол-Бруклина тащишь!
— Для кого это ты краситься собралась? — потянул Хим капюшон обратно, и он сполз с головы, опять открыв мою светлую стрижку, растрепавшуюся из-за возни капюшона. Я пригладилась движением умывающегося котенка.
— Ни для кого. Люди вокруг ходят, что ж мне, стрёмненькой выглядеть?
— В каком месте ты стремненькая? Прекрати. — Химчан обнял меня свободной рукой, загребая подмышку, и поцеловал в висок. Он до сих пор боролся с моей привычкой слишком ярко краситься. Помимо того, что когда-то я использовала макияж, чтобы выглядеть старше, я вообще не очень чувствовала меру, когда начинала накладывать тушь, тени, помаду. Устроившись в престижный ресторан, мне, разумеется, понадобилось приобрести вкус и тонкость в подобных делах, с чем помогала Рин, или же муж, куда лучше меня видевший, когда случался перебор.
Вдоль краснокирпичных двух-пяти этажных жилых домов, мы топали достаточно долго, пока улица не стала оживляться, не начались бутики и забегаловки на первых этажах. После бруклинского госпиталя почти сплошь все окна заняли витрины магазинов. Машины мимо проезжали не очень быстро, соблюдая скоростной режим спального района. Возле автозаправки пахнуло бензином и машинным маслом. Тень с интересом обнюхивала люки и столбы, или какие-нибудь сорвавшиеся с них бумажные объявления. Уходящие в сторону переулки по стенам рябили граффити. Когда впереди завиднелся парк, я уже почти устала.
— Ты хоть понимаешь, что обратно нам столько же идти? — жаловалась я, прижимаясь к плечу Химчана.
— Мы ещё и тут побродим.
— Издеваешься, — простонала я, но шла дальше.
— Чем тебя взбодрить? Мороженым? Кофе?
— Боюсь, по утрам я несмотря ни на что не становлюсь резвее. — Хим наклонился к моему уху:
— А в кровати всё выглядело совсем иначе.
— Ну, то совсем другое, — заговорщически расплылась я. — Ты предлагаешь потрахаться прямо в парке? — В отличие от большинства пар, у нас не было одной главной проблемы — предохранения. Не нужно было запасаться презервативами, рассчитывать овуляцию, мучиться походами по гинекологам, вставляя спирали, колпачки. Мы могли в любую минуту, когда нам захочется заниматься любовью, что было приличным таким бонусом, хоть как-то скрашивающим моё бесплодие. Иногда я повторяла себе, что это очень удобно, и в какой-то степени радовалась. С нашей сексуальной ненасытностью, которая не проходила уже второй год, это было не лишним, стоило признать.
— Нет, ты же знаешь, я не люблю, когда посторонние глаза могут залезть в моё личное. — Химчан улыбнулся сдержаннее, но хитрее. — Да и привык убирать свидетелей.
— Ладно, пощадим бедных старушек и мамочек, которые там гуляют. И в моральном, и в физическом смысле. — Мы прошли несколько метров. — Хотя последних иногда щадить не хочется. Такие они зазнавшиеся твари. Думают, что если родили, то стали героинями, а все остальные — бесполезное говно, — злобное, накопившееся за продолжительное время, слетело ненавистническое мнение с моих губ. Я пожалела об этом сразу же, и замолчала. Недавно, выбежав в обед на работе в супермаркет, чтобы купить еду на ужин, домой, в том числе молока и крупы, чтобы сварить Тени здоровую пищу, а не покупной корм, мне пришлось встать к кассе в длинный ряд покупателей, где уступил очередь пожилой мужчина, сказав: «Наверное, молодая мамочка торопится, пока уложила малыша?». Он улыбался, а мне хотелось его убить. То есть, если я не молодая мамочка, то никакого права на снисхождение не имею? А до этого я шла из университета к автобусной остановке, уставшая после смены, длившейся до поздней ночи, отсидевшая четыре пары, засыпающая, вошла в автобус и села, однако не прошло и минуты, как меня стала толкать зрелая женщина, указывая на мать с ребенком лет двух, и призывая уступить им место. Я уступила, хотя мать и ребенок явно катались по городу просто так, проводя как-то выходной день. У мальчика в руке был воздушный шарик, из МакДональдса или аттракционов. И разнообразных случаев, связанных вот с такими вещами в моей жизни почему-то было очень много. Другие бы не обращали на них внимания, а я не могла. Мне это постоянно залезало в душу, вытрясая её. Это напоминало ситуацию с сексуальными меньшинствами, которые постоянно добивались каких-то поблажек и требовали больше, больше, больше, иногда ущемляя здоровое большинство. Почему какие-то категории вдруг становятся приоритетными и обладающими повышенным статусом? Это что, фикция была, когда боролись за свободу и равенство? Да нет никакого равенства. Я как-то толковала об этом с Дэном, он был абсолютно согласен. Если ты нормален, здоров, адекватен и среднестатистически ничем не выделяешься, то ты не заслуживаешь поблажек, снисхождения, жалости, понимания. Для этого нужно плакаться, жаловаться, обладать какой-то ущербностью. Или ребенком. Ладно, я просто уже утрирую, становясь комком ярости.