Не собираясь долго кружить шмелем над цветком, Дэн подошёл к Херин и положил ладони ей на талию, уткнувшись носом в изгиб шеи, где та переходила в плечо. Ощущая плавные формы через тонкую ткань халата, он скользнул по нему выше, пробрался одной рукой вперед, под запахнутую полу. Иступлено обхватив грудь, другой рукой он освободил длинные волосы жены, убрав заколку в сторону. Отвлекшись окончательно от заснувшей дочери, Херин развернулась к нему, и они принялись долго и, как безумно голодные губами друг друга, целоваться. Поцелуи подвели их к кровати, забираясь на которую Дэниэл сорвал халат с жены и откинул прочь. Увидев обнаженную Херин в одних кружевных белоснежных трусиках, он едва не кончил не начав. Налившаяся грудь стала больше, и на неё разве что не текли слюнки. Дэн старался не накинуться на это всё, принадлежащее ему, как взбесившийся волк на мясо. Он напоминал себе, что временно делит это, местами, с Сандрой, и надо не растерзать их маму до изнеможения. Херин была божественно мягкой, податливой, родной, знакомой, и в то же время какой-то таинственно обновленной, скрывающей в себе очередную загадку жизни. Чтобы не беспокоить дочек, она закусывала губы и сдерживала стоны, когда он целовал её кожу от ключиц до пупка. Теперь у неё тоже был шрам, после кесарева. У него отметины оставались после борьбы за собственную жизнь, а у неё после того, как она подарила миру новую. Дэниэл покрыл десятком поцелуев подживший хирургический надрез, после чего стянул последнее прикрытие и, раздвинув ноги Рин, провел языком до самой чувствительной точки, с которой заиграл им, заставляя женщину выгнуться в спине и вцепиться пальцами в простыню под ними. Жаждая в первую очередь подарить наслаждение ей, а потом уже себе, Дэн ухватил её бёдра, скользящие под ним от невозможности удержаться на месте. Его язык действовал всё проворнее, подводя Херин к экстазу…
— Подожди! — раздался её шепот. Адвокат не сразу услышал, вернее, среагировал на это, поэтому шепот повторился: — Подожди! — Подняв голову, он увидел Рин, приложившую палец к губам и призывающую к тишине. Дэн вопросительно кивнул ей. — Мне показалось, что Сандра проснулась… — Муж посмотрел в сторону кроватки. Он ничего не слышал.
— Тебе показалось. — Херин подождала ещё секунд десять, прежде чем сказать:
— Наверное. Ты прав. Прости, — покраснев, она с извинением во взгляде посмотрела на него. — Продолжим? — Дэн подтянулся повыше и вернулся к поцелуям из уст в уста. Теперь соприкасались их груди, а его правая рука, обхватив возлюбленную, прижала её к себе со всем пылом и страстью. Пальцы Херин пробежались по его спине. Когда-то она носила слегка отращенные ногти, но став матерью забыла о подобной роскоши, потому что можно нехотя поранить ребенка этими когтями львицы, подходящими только для красования одиноких или любовных игрищ с мужчинами.
Член Дэна был уже на подходе, готовый проникнуть туда, где не был уже два месяца. Мужчина сам начал постанывать от удовольствия, чувствуя низом влажное и теплое женское начало, когда Херин прикрыла ему рот ладонью и опять замерла, прекратив какие-либо движения.
— Слышал? — Но на этот раз отрицать было нельзя. Он слышал. Сандру опять что-то побеспокоило, и она проснулась, начав сначала кхыкать, как обиженная чем-то, а потом расходясь и приближаясь к плачу. Голая и разгоряченная, Херин моментально забыла обо всем и, выскользнув из объятий мужа, через секунду уже была в халате, у кроватки дочери, доставала её, укачивала, напевала умиротворяющую колыбельную.
Дэниэл перевалился на спину, туда, где только что под ним лежала женщина. Они не гасили ночник, поэтому в комнате всё было видно под приглушенным жёлто-персиковым светом. Темнота осталась только по углам, поэтому Дэн закрыл глаза, прикрыв их на минуту ладонью. В уши лился ласковый голос Рин, убаюкивающей дочь. Он лежал и старался думать о чём угодно, только не о том, как трудно стало после рождения Сандры. Он не имеет права думать, что эта девочка принесла что-то нехорошее в их жизни. Он любит её, это его дочь! Но как она отличалась от Бомми, которая когда-то умудрилась ни разу не заплакать, когда он притащил её на мужские посиделки. Казалось, та чувствовала себя боссом на криминальной вечеринке, такое было выражение лица у этой задорной девчонки. Все его друзья хоть раз да повозились с ней, поиграли, получили от неё улыбку или смех. Даст ли когда-нибудь Рин в чьи-либо руки Сандру? Никогда. Это было ясно, как божий день.
Дэниэл открыл глаза, потому что плач прекратился. Херин ещё медленно водила туда-сюда руками, как маятником, но дочка на них определенно спала. Надолго ли это теперь? Мужчина лег набок, подогнув верхнюю ногу и положив на её колено ладонь. Стояк наполовину упал. Думать о любимой женщине исключительно как о сексуальном объекте уже не получалось. И это мешало возбудиться вновь. Да и есть ли смысл? А если Сандра будет беспокойной всю ночь? Такое было, и не раз. Херин вернула девочку в люльку и, возвращаясь мыслями к тому, от чего оторвалась, хотя быстро не получалось, присела на кровать, с сожалением воззрившись на мужа. Они молчали. Каждый понимал, что невозможно заводиться по щелчку, и для интимной близости нужна атмосфера. Они не были юными и бездумными подростками, только изведавшими радость физического слияния — таким всё равно как, где и когда. Они были супругами, парой, которая уже пять лет вместе и не растеряла трепета и привязанности, они умели ценить какую-то особую церемонность и возвышенность каждого полового акта. Возможно, это одна из тех причин, по которой Дэниэл сходил с ума исключительно по этой женщине, по которой он не мог и не хотел удовлетворять себя другими; с Рин нельзя было заниматься любовью абы как, как придётся. С ней нельзя было делать то, что называется «трахаться». Каждый раз он знал, что лишнее слово, грубость, необдуманная резкость могут всё испортить, напугать, отвратить её от него, с ней нельзя «перепихнуться», как с какой-нибудь другой, захотевшей секса. Херин никогда не хочет секса самого по себе, он ей не нужен, если это не попытка материализовать любовь, если это не исполнение любви с любимым мужчиной. Да, она согласна была заниматься этим каждый день, и несколько раз в день, но потому, что у неё была потребность в нём, Дэниэле, а не удовлетворении похоти. И вот теперь, когда у неё есть потребность матери следить за слабым ребенком, похоти неоткуда прийти, чтобы поддержать нужду в муже. Он отходит на второй план, и это закономерно.
— Прости, — сказала Рин, положив свою руку на него, и мужчине стало стыдно за то, что она извиняется перед ним! Как будто ему всё равно на самочувствие Сандры! Как будто он не разделяет волнения! Как будто это не общее их дело!
— Ничего, — только и смог мотнуть он головой. Херин осторожно взялась за полы халата и развела их, спуская с плеч. При этом, ему почудилось, на лице её была не радость от возвращения к прерванному, а принесение себя в жертву озабоченному мужу, который не понимает, что есть более весомые проблемы. Дэн почувствовал себя Молохом, требующим подношений, и его передернуло от всего этого. Он отвёл лицо и встал. — Я не могу так, Рин, извини, — теперь попросил прощения он и, взяв со стула свой махровый халат, сине-зеленый, в полоску, надел его и вышел в зал.
Бомми суетилась в манеже, не обращая внимания на то, что мимо прошёл папа, остановившийся ненадолго, чтобы полюбоваться девочкой. Потом он сел на диван, напротив темного экрана телевизора и, не включая его, так и сидел, думая о том, что всё наладится и пройдёт, что терпение всегда было лучшим оружием против неприятностей, что ему нужно углубиться в работу, забыться в отчетах и взять ещё парочку дел, да посложнее. Дэн услышал, как Херин вышла из спальни и, тихими шагами, будто ступни её тонули в шелковых облаках, приблизилась к дивану. Он посмотрел назад, ощущая на себе её взгляд. Она теребила узелок поясочка на талии, с щемящим душу виноватым видом глядя на Дэниэла. Он примирительно вздохнул, показывая, что вовсе не в плохом настроении. Она тогда обогнула диван и приземлилась рядом с ним, положив ладонь ему на колено.