— Дэн всё-таки полетит в Сеул, — вздохнул он. Привалившись на подушку Хима, я видела всю их переписку; к счастью, от меня больше ничего не скрывали, и я была в курсе золотых дел мужа. Однажды, так давно, будто это было в другой жизни, меня пробовали пытать, чтобы я сдала Химчана, но я не сказала ни слова. От порезов на руке остались тонкие шрамы, а ко мне осталось безусловное доверие. Ребята знали, что даже под страхом смерти я бы не выдала их, тем более, у меня не было того, чем можно шантажировать другую какую-нибудь женщину — детей.
— Но он был прав, ты бы и не мог вместо него. Тебя там только и ждут.
— А каково Дэну? А Рин? Хосок мог бы и сам решить, тоже мне, велика важность — жизнь наёмника…
— Ну да, он не котёнок или щеночек, — шутливо, но тем не менее разделяя позицию Хима, что животные заслуживают большей жалости, сказала я. — Может, Хосок действительно не знает, как поступить? — Я говорила о человеке, которого знала чисто теоретически и мельком по фотографиям. По общению же в чатах я создала себе о нём определенное представление. Нечто легкомысленное и постоянно юморящее.
— Да всё он знает, просто соблюдает дисциплину и субординацию. Положено, чтобы последнее слово было за главарём из нашего рода, вот и не нарушают вековые традиции.
— Традиции — это круто, — принялась рассуждать я, — спору нет, бывают глупые и необоснованные, но существуют и такие, которых хочется придерживаться. Они придают всему какую-то весомость, некий загадочный смысл.
— Любишь ты всё приукрашивать, — улыбнулся Химчан, обняв и притянув меня к себе.
— Иногда полезно. Есть в жизни моменты: некрасивые, тусклые, противные. Если смотреть на них на такие, какими они и являются, то недолго разочароваться, загрустить, приуныть. А можно самим для себя воспринять их иначе, придумать что-то, добавить, на что-то закрыть глаза, и всё станет ярче, приятнее, интереснее. Разве не правильно?
— Правильно, кнопка, абсолютно правильно. Неизвестно, создал этот мир кто-то или он создался сам из хаоса, в любом случае, теперь он в руках людей, и если мы опускаем руки вместо того, чтобы наводить порядок, то улучшений больше ждать и неоткуда.
— Вот именно! Поэтому традиции — это круто, — повторила я, захихикав. — Давай собственные придумывать? Мы уже третий Новый год вместе встречаем, а у нас до сих пор никакого собственного таинства, какой-нибудь символической церемонии, которую надо было бы соблюдать! Что-то такое, что можно было бы делать, а окружающие бы не понимали и думали: «Вот чудаки!».
— Ну, давай теперь каждый Новый год отмечать в Мохонке? Чем не странность, торчать в номере без телевизора и не смотреть ни одну новогоднюю передачу?
— Нет, тут с разнообразием лучше. То в центре Нью-Йорка, то дома, то в каком-то отеле, то с друзьями, то вдвоём, то с роднёй… — сказала я, и замолчала, подумав о том, что у меня-то родни не было никакой. Семейный праздник всегда подразумевал Дэниэла и Херин, их дочек, родню Хима, одним словом. У меня кроме него вообще никого не было. Он понял моё молчание и прижал крепче, поцеловав в висок.
— Мы соблюдаем главную традицию, утерянную большинством современных людей.
— Какую? — стало любопытно мне.
— Храним супружескую верность. — Я сама вжалась в него теснее, положив голову на грудь и широко улыбнувшись. Взяв его руку, я переплела свои пальцы с его. Это было правдой. Мы ни разу не изменили друг другу. Не только за время брака, но и за те два года ожидания, что ему предшествовали. Не знаю, как Хим, а я даже в мыслях всё это время не хотела никого, кроме него. И иногда мне было стыдно за те подозрения, которые бродили во мне какое-то время по поводу Соры. Я должна была сильнее доверять Химу, я должна была чувствовать его любовь, и любить сильнее, ведь сомнения в любимом человеке, если они безосновательные, унижают обоих, но в большей степени того, кто сомневается. А как говорила Джейда, моя многоопытная подруга, умеющая быть спокойной и плевать на чьи-либо попытки поколебать её счастье: «Ищут улики измен и поводы придраться те, кто хочет расстаться. Кто расставаться не хочет — сидит и помалкивает, прикидываясь слепым и глухим, если надо». Уж она-то говорила со знанием дела, ведь Санха, любящий её и, я думаю, тот, кто никогда и ни за что её не бросит, не хранил ей верность ни раньше, ни, подозреваю, сейчас. И всё же редко встретишь более гармоничную и удовлетворенную друг другом пару, чем они. Почему-то в их случае мне не казалось, что измена — нечто страшное. Джейда когда-то работала проституткой, как и я, и прямо под носом Санха уезжала с клиентами, и он всё простил и забыл. За тот период жизни она, откровенно говоря, затрахалась, так что теперь её больше прельщало душевное тепло, нежели физическое, а вот темперамент Санха не угас, и вряд ли угаснет в ближайшие лет десять, поэтому, наверное, Джейде даже спокойнее, когда её лишний раз не трогают. Но это был уникальный случай, когда подобные отношения виделись мне нормальными. Я вспомнила разговор в кабинете Дэна на Рождество. Для них с Рин я не приемлю измен, потому что она никогда не сможет пойти с другим мужчиной, переспать с кем-либо кроме Дэна, поэтому и он не имеет права ходить налево. — О чём так глубоко задумалась? — оторвал меня от обмусоливания чужой личной жизни Хим.
— О верности. Стало интересно, в самом деле, как много людей на свете прожили жизнь в браке без единой измены?
— Наши родители, — сказал Хим, и поправил себя: — Мама и папа Рин. Я уверен. Отец сам как-то признавался мне, а о матери трудно подумать иное…
— Тогда спасибо им, что показали тебе положительный пример.
— Мне кажется, что выживи моя родная мать… — начал Хим с трудом, но переборол себя, хоть эта тема и давалась ему всегда тяжело. — Выживи она и найди её Джунвон, мой родной отец, они бы тоже прожили счастливую и верную жизнь. Поэтому дело не только в воспитании, но и генетической предрасположенности.
Я подумала о брате Джунвона, отце Дэна, непорядочном и гулящем прокуроре, который был из той же семьи, и той же крови. Но не стала ничего говорить. Мне хотелось верить, что не всегда генетика оказывает решающее влияние.
Мохонк был удивительно красивым местом, из которого не хотелось уезжать. Ещё индейские племена дали ему название, которое означало «озеро в небе», правда, какие именно индейцы тут обитали, я была не в курсе. Химчан во время многочисленных прогулок рассказывал мне что-то о вражде ирокезов и делаваров, населявших некогда штат Нью-Йорк и берега Гудзона, но кто же именно дал Мохонку имя — племена с ирокезским языком или алгонкинским, я не поняла. Мне хоть и было интересно, но смотрела я внимательнее, чем слушала, пялясь во все глаза на окружающую красоту и представляя, как с воинственными кличами, держа в руках томагавки, неслись здесь когда-то коренные народы Америки, не подозревая, что их земля когда-то окажется захваченной и переделанной, и на неё ступят два типа из далёкой-далёкой Страны Утренней Свежести.
Озеро хоть и не вливалось в небо в действительности, но завораживало ледяными контурами крутых скальных берегов, покрытых заснеженными деревьями. Замёрзшее, оно всё же не промерзало до такой степени, чтобы ходить по поверхности, и предлагающаяся среди прочих зимних развлечений рыбалка разрешалась только с пристани и специально отведенных под это мостиков. Хим, естественно, рыбачить не ходил. Есть рыбу он мог, но убивать своими руками — нет. Иногда он подумывал над тем, чтобы стать вегетарианцем, обсуждал это со мной. Говорил, что тот самый Хосок с юности питается только растительной пищей, и служит хорошим примером, потому что ещё никогда не жаловался на не проходящее чувство голода или слабое здоровье. Я честно призналась, что не смогу составить компанию в этом деле, потому что люблю питаться вкусно, сытно и без разбору. Да, мне тоже жалко зверят, я никогда не повешу на себя натуральный мех и не смогу пройти мимо бездомного животного, не накормив его, но есть только овощи, зерно и фрукты? Нет, это выше меня.
Вокруг озера были резко возвышающиеся, но не занимающие обширного пространства горы, они буквально плотным кольцом окружили водоём, а потом обрывались и дальше шли плоские равнины, до самого горизонта, где вновь начинали виднеться хребты. Самая крутая вершина расположилась напротив здания гостиницы, на другом берегу озера, её даже было видно из окна нашего номера, мы специально взяли этаж повыше, чтобы далеко глядеть. На этой вершине стояла башня-мемориал в честь одного из основателей курорта Мохонк, какого-то там квакера** столетней давности. Все эти территории принадлежали его семье, часть из них эта семья передала в собственность заповедника, граничащего с курортом. Гуляя туристическими тропами, мы с Химом видели метки, сообщающие о том, что это линия разделения гостиничного комплекса и природного заказника.