Довольно! Ударились они оземь — но не сокрушились, было на них такое благословенье. Ударились они оземь как раз возле деревни Доннибрук, где проселок вьется в холмы; не успели отскочить от земли, как Бриан из рода Брианов уже вцепился серафиму Кухулину в глотку.
«Мой трехпенсовик!» — проревел он, занеся кулак. Но серафим Кухулин лишь рассмеялся.
«Ха! — молвил он. — Глянь на меня, человек. Образок твой выпал далеко за кольцами Сатурна».
И Бриан отступил, на него глядючи, — а наг он был, как и сам Бриан. Наг был, как камень, или угорь, или котел, или новорожденный младенец. Очень наг.
И тогда Бриан из рода Брианов перешел проселок и уселся у изгороди.
«Первый же, кто пройдет этой дорогой, — сказал он, — отдаст мне свою одежу, а иначе я его удавлю».
Подошел к нему серафим Кухулин.
«Я заберу одежду у второго, кто здесь пройдет», — произнес он и тоже уселся.
Глава XXVI
— А следом, — задумчиво проговорил Мак Канн, — явились мы, и они отняли у нас одежу. Неплохой сказ, — продолжил он, обращаясь к Келтии. — Ты славный сказитель, мистер, как этот вот самый, — показал он на Билли Музыку.
Билли скромно отозвался:
— Все потому, что повести хороши, вот их хорошо и рассказали, бо не мое это ремесло, и диво ль было б, кабы испоганил я ее? Сам я музыкант, как и говорил тебе, и вот мой инструмент, но знавал я старика в Коннахте одно время — вот он-то был всем голова насчет сказов. Зарабатывал этим, и, коли прервал бы тот человек свою повесть на середине, люди встали б да и убили его, как есть говорю. Даровитый был человек, бо умел сказывать повесть вообще ни о чем, и ты слушал его, разинув рот, и страшился, что скоро подойдет сказ к концу и, может, сказ-то о том, как белая курица снесла бурое яйцо. Он умел рассказать тебе то, что ты знал всю свою жизнь, а тебе б подумалось, что это новенькое. Не было в уме у того человека старости, и в этом есть секрет сказительства.
Тут молвила Мэри:
— Я б слушала день и ночь.
Отец ее согласно кивнул.
— И я бы, если сказ хорош да изложен ладно, и второй следом выслушал. — Поворотился к Арту: — Ты сам-то говорил, сынок, что водится у тебя в голове повесть, и коли так, твой черед ее выложить, но сомневаюсь, что у тебя получится так же славно, как у этих двоих, бо юнец ты, а сказительство — удел стариков.
— Постараюсь изо всех сил, — молвил Арт, — но в жизни своей ни разу ничего не рассказывал, и с первой попытки может выйти не лучшее.
— Не беда, — подбодрил его Мак Канн. — Судить тебя строго не станем.
— Верно, — поддержал Билли Музыка, — и ты нас тут наслушался, а потому дорогу найдешь.
— О чем станешь сказывать? — спросил Келтия.
— Сказывать буду о Бриане О Бриане — о ком и вы все.
— Ты с ним тоже знаком был? — воскликнул Билли. — Был.
— Нет такого человека, чтоб не знал того человека, — пробурчал Патси. — Может, — тут он люто осклабился, — может, встретим его на дороге, где он бродит, да, может, он сам скажет нам сказ.
— Тот человек сказа не скажет, — перебил его Финан, — ибо нет у него памяти, а хорошему сказителю она непременно нужна.
— Коли встречу я его, — сумрачно молвил Мак Канн, — задам ему такое, что он запомнит и скорее всего сумеет из этого сотворить сказ.
— Видел я его лишь раз, — начал Арт, — но когда Радамант зашвырнул его в пустоту, я узнал его в лицо, хотя много прошло времени с тех пор, как мы виделись. Ныне он мельче прежнего, но тем не менее куда больше, чем я ожидал.
— Что же он такое теперь? — спросил Билли Музыка.