— Послушай меня! — сказала дочь.
— Слушаю.
— Сделать тут можно только одно — и сделать это нужно немедля: иди к тому богатому человеку и забери из его дома вещи да закопай их обратно, где лежали. Если тебе нужна помощь, я пойду с тобой.
Мак Канн потер большим пальцем подбородок — словно напильником заскребли. Голос его, когда он отозвался, переменился.
— Ей-же-ей! — сказал. — Экая ты потешница, — сказал задумчиво. Прикрыл рот рукой и задумчиво уставился на дорогу.
— Поступишь так? — спросила Мэри.
Он тяжко опустил руку ей на плечо.
— Поступлю — и ума не приложу, чего это я сам до такого не додумался, бо так и надо поступить.
Теперь настроение поменялось: вновь воцарился мир — или предтеча его; вновь Мак Канн излучал сдержанное счастье — как раньше, глядел он по сторонам без опаски, а на дочь свою взирал с цинической добротою, ему свойственной. Топали дальше еще сколько-то, собираясь с мыслями.
— Мы уже достаточно близко от того дома, чтоб быть от него далеко, если есть нам причины на то, чтоб быть от него далеко, — промолвил Мак Канн, — а потому предлагаю так: давайте останемся здесь ночевать, а поутру двинемся дальше.
— Ладно, — сказала Мэри, — давайте остановимся здесь.
Отец отвел осла на обочину дороги и там его остановил.
— Поспим, — крикнул он остальному отряду, и все на то согласились.
— Распрягу животину, — сказала Мэри, не сводя глаз с отца.
Он отозвался сердечно:
— Зачем это? Пусть пасется да найдет себе что-нибудь поесть, как и все мы.
— Тут нет воды, — пожаловался он минуту спустя. — Что животине делать? А мы сами?
— У меня две бутыли воды в повозке, — молвила Мэри.
— И еще одна маленькая у меня в кармане, — отозвался Патси, — значит, у нас все ладно.
Осла распрягли, и он сразу влез ногами в мокрую траву. Стоял там, не принимаясь за еду, но начал, когда эта мысль пришла ему в голову.
Жаровню растопили, на землю бросили мешки, и все расселись вокруг огня на привычных местах и поели. После покурили и коротко пообщались, а затем улеглись, накрылись мешками и крепко заснули.
— Поутру просыпаться придется рано, — сказал напоследок Патси, — бо вы же торопитесь за своими пожитками. — С этими словами он тоже растянулся рядом с прочими во весь рост.
Когда прошел первый безмолвный час, Мэри осторожно поднялась и на цыпочках подошла к отцу. Встала рядом, он скинул с себя мешковину и поднялся сам, и они прошли чуть дальше по дороге.
— Так, — сказала Мэри, — давай делай что обещал.
— Сделаю, — отозвался он.
— И возвращайся как можно скорее.
— Отсюда туда и обратно — путь. Вернусь утром, но могу задержаться.
— Закопай пожитки так, как было.
— Хорошо.
Он сделал шаг прочь.
— Отец! — тихонько позвала Мэри.
Повернулся к ней.
— Чего еще тебе надо? — нетерпеливо спросил он.
Она обняла его за шею.
— Какого это беса ты творишь? — потрясенно проговорил он и попытался вырваться.
Но она не сказала больше ни слова, и через миг он сам обнял ее, хмыкнув, и прижал к себе.
— Пошел я, — молвил он и, двигаясь против тьмы, исчез.
Полминуты шаги еще были слышны, а затем мрак укрыл его.
Мэри вернулась на свое место у жаровни. Вытянулась рядом с Айлин Ни Кули и лежа уставилась на подвижные облака.
А через несколько минут уснула, хотя никакой тяжести век не ощутила.
Глава XXXII
Никто не бодрствовал.
В жаровне поглядывало из белого торфяного пепла тусклое пламя; земля, казалось, затаила дыханье — так тихо было; облака висели неподвижно каждое на своем месте; одинокое дерево неподалеку сложило раскидистые ветки в темноту и не подавало ни звука.
Ничто не шевелилось во всем мире, кроме осла — он медленно поднимал голову и вновь ронял ее; ноги утонули в траве, и был он тих, как сама земля.
И тут появился я и заговорил с ослом тихонько во тьме.
— Ослик, — молвил я, — как твои дела?
— Все очень хорошо, — ответил осел.
— Ослик, — продолжил я, — скажи мне, о чем ты раздумываешь, когда устремляешь взор в пустоту и подолгу туда смотришь?
— Я раздумываю, — ответил осел, — о моих товарищах, а иногда и посматриваю на них.
— Кто же твои товарищи?
— Прошлой ночью я видел, как через холм шагают циклопы; было их сорок, и каждый сорока футов ростом; у каждого по одному глазу во лбу, и смотрели они ими; смотрели они ими так, как смотрит в щель огонь, и видели они хорошо.