6. Про Джеймса Бонда, «Playboy» и жевательную резинку
Как известно, от перемены мест слагаемых…
А значит, что дракон по имени «Жевательная резинка», прилетевший из Швейцарии, выходит на первое место.
И становится чемпионом этого меморуинга.
Вместо тела — желтая картонная коробочка с затянутым целлофаном маленьким окошком. Через него видно, как там благоденствуют разноцветные маленькие подушечки. И каждая из них — с привкусом райской амброзии, волшебная дверь, ведущая в Элизиум.
Дракон прилетел в багаже маминой подруги, рейсом Женева — Москва, тогда подобное было нереальным.
Наверное, потому он и прилетел…
Драконы всегда делают только то, что малореально.
Или вообще нереально.
Дракон «Жевательная резинка» был торжественно вручен мне каким–то абсолютно забытым днем. Скорее всего, что была зима, или тот период весны, когда он еще по календарю, а не на улице.
ВРЕМЕНАМИ МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ТОГДА ПОСТОЯННО БЫЛА ЗИМА!
ПОЧЕМУ ТАК — НЕ ЗНАЮ,
да и не интересно мне это знать, намного забавнее представить, что я почувствовал, когда взял в руки эту коробочку.
Состояние восторга, как в рассказе Брэдбери «Костюм цвета сливочного мороженого», хотя какой там сюжет — не помню…
Зато помню состояние.
Когда все в тебе переливается и надувается огромный пузырь счастья.
И даже не лопается.
Хотя в упаковке было всего двадцать подушечек, да и одноклассники тоже хотели пожевать.
И с некоторыми я поделился, но только с очень избранными, то ли с двумя, то ли с тремя, а потом дракон вздохнул и исчез.
Проще говоря — сдох. На время. До моего — нашего с матушкой — переезда во Владивосток. Куда она вышла замуж. За отчима. Того, который много лет спустя скончался в Москве, а я так и не поехал на его похороны.
Но до этого еще очень много лет, тридцать пять.
А тогда я внезапно оказался в городе, который изменит всю мою жизнь.
Я приехал туда одним, а через два года возвращался в Свердловск другим.
В мерзкий город Сврдл, будущий Бург из моего романа «Indileto». Да и просто Город из других моих романов…
Разве что в «Любви для начинающих пользователей» он иной, просто придуманный, а может, что и привидевшийся одним противным майским утром, когда за окном лил дождь, дочь была со школьным театром во Франции, батареи уже не работали, а нам с женой не хотелось вылезать из–под одеяла, потому что было
ДО ОМЕРЗЕНИЯ ХОЛОДНО.
Тогда мне и привиделся город, изнывающий от жары, а недели две спустя я понял, кто в нем будет жить и что делать…
Но я бы никогда не смог этого придумать, если бы когда–то не прожил два года в портовом городе на берегу Японского моря.
И не только потому, что Владивосток оказался Обетованной Землей Жвачки, хотя бы потому, что драконы летали по нашему классу, не переставая. Главное, чтобы хоть кто–то в семье ходил в море, или у кого–то были знакомые, которые ходили в море, или, на крайний случай, работали в порту, а такие были у всех, даже мой отчим работал на каком–то «морском» заводе инженером по технике безопасности — до этого он был журналистом, потом отсидел за гомосексуализм, потом не знаю, что, а вот когда мы встретились, то он работал на упомянутом заводе и еще не знал, что через два года уедет в Москву, защит диссертацию по театральному критику Кугелю и останется в столице до конца жизни.
А может, и знал, но мне не говорил.
Во Владивостоке ни мать, ни отчим мне вообще ничего такого не говорили, поэтому я и стал там самим собой.
А не только из–за того, что там было много драконов с именем «Жевательная резинка».
ТАМ ВООБЩЕ БЫЛО МНОГО ЧЕГО…
Например, по улицам ходили цветные люди.
Это значит — ярко, разноцветно одетые.
Откуда я приехал все были или черные, или серые.
А здесь — в цвета радуги.
На них было приятно смотреть и хотелось быть похожим.
Иметь куртку в широкую полоску, одна — красная, другая — синяя, третья — предположим, зеленая.
Я ведь не помню, как это выглядело на самом деле, наверное, у меня просто временной дальтонизм.