Так что здесь, в Бангкоке, мне надлежало сидеть как пришитому и любоваться пейзажем. И ждать, когда объявится Шимп, если объявится. Я переместился к огромному окну моего роскошного номера – на сороковом этаже, почти пентхауз – и уныло уставился на башни небоскребов из стекла и бетона, среди которых затесались шпили Большого Дворца. Даже на такой высоте за окном стояла дымка от пыли и выхлопных газов, которые не рассасывались в воздухе тропиков, и в мое обслуживаемое кондиционером пристанище проникали грохот, зной и влажная духота. Чем заняться в те несколько дней, пока не будет Шимпа? Может, он правда прискачет раньше? Куда себя девать? Я часто бывал здесь, но разыгрывать из себя туриста обычно времени не было, а сейчас – пожалуйста. Но мне ничего не хотелось. У меня даже мелькнула мысль, не включить ли телевизор, но до такого падения я ещё не дошел.
Мои мрачные размышления прервал деликатный стук в дверь. На пороге опять стоял тот несчастный посыльный с пригласительной карточкой какого-то эротического таиландского бара, и, словно немного поразмыслив, он протянул мне ещё один конверт. Я нетерпеливо надорвал его, но сообщение было не от Шимпа. На послании красовался логотип нашего проекта – они узнали от Дейва, что я нахожусь в здешнем отеле, и представитель местного филиала хотел бы в ближайшее время связаться со мной, чтобы взять на себя роль личного посредника при организации перевозок на Бали, если, конечно, меня это устроит.
Я вздохнул. Очень мило с их стороны, но личный посредник был мне нужен как рыбе зонтик, особенно в данный момент. Хорош бы я был, объясняя присланному мне серьезному помощнику, что предполагаю переправлять их драгоценное компьютерное оборудование не то на испанском галеоне, не то на меланезийских каноэ. А может, ещё более оригинальным способом. Даже мысль о таком объяснении отозвалась резким сбоем в моем организме, будто я только что слез с реактивного самолета. Шаркая ногами, я добрёл до огромной кровати в спальне и растянулся на ней. И даже созрел для того, чтобы включить тайское телевидение.
Однако меня одолел голод. Можно было позвонить, чтобы мне что-нибудь принесли, но я вспомнил про ресторан в нижнем этаже и решил, что там накормят лучше.
Вдосталь насладившись веселым satay и kaeng keow warn kai[41] и запив всё это тайским пивом, я уже направлялся к лифту, когда меня перехватил дежурный клерк. Осторожно покашливая, он сказал, что какие-то джентльмены с Бали просят меня оказать им честь и дать интервью – так он это назвал. Они ждут сейчас в восточном холле. Значит, местные репортеры уже объявились; я чертыхнулся в душе, но сказал, что и сам их ожидаю. И удивился, почему в ответ клерк посмотрел на меня озадаченно. Я чуть было не распорядился, чтобы ко мне в номер прислали спиртное, но вспомнил, что гости, может быть, мусульмане.
Сунув в рот мятную жвачку из корзиночки на стойке, чтобы от меня не несло пивом, я поправил галстук и прошел в восточный холл с таким видом, будто жду не дождусь этих сующих свой нос куда не надо представителей наших клиентов.
Но, увидев их, я застыл на месте. Поднявшиеся мне навстречу мужчины в костюмах, отдаленно напоминающих индийские, никак не могли быть представителями международного проекта. Их лица, одежда, весь их облик совершенно не вписывались в обстановку этого оснащенного кондиционерами филиала западного рая. Будто клочок подлинного Востока, словно замшелый корявый корень, высунулся из паркета. Именно замшелый, так как молодых людей среди них не было. Серьезные, солидные мужчины в белых или темно-синих хлопчатобумажных сюртуках и – нет, не в брюках, но в элегантно облегающих их ноги саронгах, хлопчатобумажных или шелковых. Под их аккуратными белыми шапочками вряд ли скрывались темные шевелюры. Те волосы, что были видны, белоснежные или стального оттенка, у всех оказались оттянуты назад, что подчеркивало резкие черты лица и строение черепа, и завязаны в тугой узелок либо на макушке, либо на шее. У некоторых из них были маленькие усики или короткие редкие бородки, а у самого древнего длинные седые усы топорщились на морщинистом лице, как взъерошенные перья. Цвет кожи у них был смуглее, чем у тайцев, лица круглее. Да, эти уж точно прибыли с Бали, сомнений нет.
Они все разом склонились в таком глубоком поклоне, вытянув правую руку и придерживая короткие посохи, что и я вынужден был поклониться тоже. И тут старший из группы – со взъерошенными усами – взял инициативу на себя.
– Selamat malam! Добрый вечер! Вы будете tuan … [42]– он поколебался, – Фии-ша? Меня зовут pemangku[43] Вай-ян Садья. Я премного благодарен вам, tuan, что вы так любезно согласились принять нас.
Он произносил все английские слова так же странно, как и мое имя, поэтому я не сразу разобрал, что он хоть и не соблюдает грамматические правила, но говорит по-английски вполне сносно. Деваться мне было некуда – я пробормотал какие-то обычные банальности и предложил прохладительные напитки. Большинство из моих гостей выбрало кока-колу, кто-то индийское пиво и мехонское виски – жуткий напиток из сахарного тростника, а один господин – высокий и седовласый, привольно раскинувшийся в кресле, тогда как другие аккуратно примостились на краешках стульев, – заказал ирландский портер. Кланяясь и благодаря, он заглянул мне в глаза с насмешливой улыбкой, что в Индонезии равносильно плевку в лицо, и откинулся в кресле с видом отдыхающего льва. Его седые со стальным отливом волосы обрамляли жесткое лицо с высокими скулами, аккуратными усиками и короткой бородкой. Из-под тяжелых бровей смотрели глубоко посаженные желтоватые глаза. Я сразу решил, что он брамин, а может быть, какой-нибудь аристократ – родственник раджи или сын султана, кичащийся тем, что знаком со всеми западными обычаями. Несомненно, он задавал тон в этой компании.
В почтительном молчании мы потягивали напитки и приглядывались друг к другу. В конце концов я взял инициативу в свои руки.
– Что ж, господа, по-моему, вам пока не за что благодарить меня, я ведь ещё не знаю, кто вы и какова цель вашего визита.
– Разве это не ясно, tuan? — возразил седовласый, выступавший первым. – Мы – священнослужители с Бали, приехали в Бангкок как делегация конференции всех священников острова. Всех священников – не только pedan-das, то есть браминов, но и pemangku — каким являюсь я, мы служим храмам, и sunguhu — священников более низкого ранга, даже balians usada и dalangs – священников для простого народа, но больше всего на конференции было klian subaks, то есть священников, служащих воде.
Я вежливо кивнул, хотя все сказанное мне мало понравилось.
– Я о них слышал. Чем я могу вам помочь?
Старик расправил плечи.
– Нас выбрали потому, что мы самые старшие по возрасту и по рангу, а также потому, что мы можем разговаривать с теми, кто служит этому «проекту управления водными ресурсами», на ingerrish[44], который вы понимаете. И мы просим выслушать то, что мы приехали сказать.
Я развел руками.
– Спасибо. Конечно, я выслушаю все, что вы хотите сказать. Только лучше бы вы заранее связались со мной, тогда вам не пришлось бы тратить силы на поездку – я сам скоро приеду на Бали.
Старик снова поклонился.
– Благодарим. Мы это знаем. Но вы должны выслушать нас здесь. Это очень, очень важно. Такого большого совещания священников у нас ещё никогда не бывало. Столько народу собралось, чтобы защитить то, чем мы так дорожим! Мы пришли просить вас – нет, умолять, tuan, любой ценой остановить этот проект !
Он не подчеркивал последние слова, они были чуть ли не пропеты – тихо и с мягким акцентом. Тем не менее они, как ножи, вонзились между нами да так и застряли, все ещё дрожа.
Я выпрямился, с трудом сдерживая желание прямо спросить: почему? Надо было пускать в ход весь мой дипломатический опыт.