— Нажмем, а то опоздаем!
Едущая следом Реет, хрупкая и миловидная, с пылающими, словно куст, рыжими волосами, нажимает.
Реет. Вперед, в край копченых угрей и просоленных парней!
Третья девушка, Хелью, старается не отстать от Реет. Она в пестром платочке, рот у нее приоткрыт.
Xелью. Там рыжие не в моде! Сделают из тебя маяк или дорожный знак.
Реет. Если маяк, так я освещу тебя в самый неподходящий момент.
Последней жмет изо всех сил самая маленькая из девушек. Она стиснула зубы, но все-таки отстает. Она светлая, как пламя на солнце, лицо у нее, как у борзой. Ее зовут Ингрид, и она молчит.
Скорость нарастает. И девушки начинают петь, крутя в такт педалями. Они чуточку задыхаются, но поют громко и хорошо. Это пустая и безобидно-фривольная песенка, такого примерно рода:
Паром швартуется. На пристани принимают концы и набрасывают их на швартовные палы. Медленно опускается апарель. Грохочут двигатели, над палубой вьется синеватый дымок выхлопных газов. С парома торопливо сбегают немногие пассажиры. Затем съезжают машины. Они словно бы прокрадываются по ребристому апарелю и по бревнам, положенным на причал. Но едва почувствовав под колесами твердую землю, машины сразу же дают газ и скрываются. Только из грузовика с лошадьми слышится взволнованное ржание — запахло сушей! После выгрузки каждой машины паром незаметно приподнимается, а после полной разгрузки его апарель зияет над пристанью, словно пасть кита. Стальные щиты палубы поблескивают на корме и на носу тускло, а в туннеле под мостиком — маслянисто. Опустевший паром кажется очень большим, безжизненным и одиноким.
Рядом с апарелем стоит штурман — он уже в полной форме и с красной повязкой на рукаве. Он поглядывает на портовую контору, возле которой выстроились машины. Штурман смотрит на них, как на личных врагов. За спиной у него с видом своего парня стоит палубный матрос — с сигаретой в уголке рта. Штурман, старающийся, чтобы его подбитый глаз не попадал в поле зрения человечества, делает полный оборот кругом: теперь матрос видит только его здоровый глаз.
Штурман (указывая на машины). И чего люди шляются? Вози их взад-вперед. Никаких тебе выходных. Невольничий корабль.
Матрос. А шеф не предложил тебе увольнительной?
Штурман (яростно). Капитан-то? Он и послал мою физиономию на выставку (тычет пальцем в подбитый глаз), дескать, пусть эстонский народ полюбуется на своего побитого сыночка! Русский не послал бы! Латыш не послал бы! Я с ними плавал. Но уж если эстонцу циферблат расколотят, так именно его и посылают дачников грузить — мол, полюбуйтесь, таллинские мартышки, полюбуйтесь, дармоеды, как нашим достается. Эстонские капитаны — они все такие!
Матрос. В буфет сбегал?
Штурман. Да надо бы, только... Куда же они лезут?!
На мол въезжают и останавливаются на почтительном расстоянии от парома две бензоцистерны. Водители вылезают из кабин и, переговариваясь на ходу, направляются к штурману.
В это время мимо стада машин у конторы проезжают, не сбавляя скорости, четыре велосипедистки. Задыхающиеся и потные, они тормозят и соскакивают на землю перед самым штурманом. Не обращая на него внимания, они явно собираются пройти с велосипедами прямо на паром. Рыжая Реет успевает даже ступить на палубу, прежде чем штурман преграждает дорогу трем остальным.
Штурман. Куда это вы нацелились?
Маль. Господи! На паром, куда же еще?
Штурман. Назад! Ишь, вертихвостки! (К Реет, которая со своим велосипедом уже успела пробраться на другой конец парома.) Эй ты, рыжая! Разворачивайся кормой к волне и газуй сюда!
Реет с гордым видом садится в седло и зигзагами катит к штурману.
Реет. Меня кто-то звал? Кажется, меня кто-то звал? Кто-то успел уже влюбиться в мою рыжую голову?
Штурман. Вы сядете последней, после того как будут погружены все машины.
Реет возвращается с велосипедом на пристань и останавливается перед штурманом.
Реет. Это вы назвали меня рыжей? Вы гений. С одним-единственным глазом подмечаете все существенное.