Боцман. Давай, Вася, давай!
Мотор сразу же начинает реветь. Штурман, согнувшись в дыму, выбивает ногой чурбаки из-под задних колес. Цистерна чуть ли не скачком срывается с места и направляется прямо к апарелю. Летчик глушит мотор, выпрыгивает из кабины, и все, кроме водителя «москвича» с его подружкой, инвалида с Тийу и парикмахерши, изо всех сил толкают машину сзади. Длинная серая сигара медленно движется вперед и вкатывается передними колесами на апарель.
Штурман. Еще разок! Поднажмем!
И, скребнув брюхом по круглому краю апареля, машина катится вниз. Над морем она взлетает на миг стоймя и бухается в воду.
Все это продолжается начиная с того момента, как летчик садится в кабину, и кончая исчезновением машины, секунд сорок — сорок пять. В эти секунды водителю «москвича», стоящему рядом со своей подругой возле груды вынутых из машины вещей и бутылок, которые выглядят на разоренной и дымной палубе так утешительно, становится почему-то неуютно. Мокрая и грязная команда тушит огонь, водителя цистерны на корме раздирает борьба между страхом и долгом, а на этих двоих, которые ничем не заняты и стоят с видом превосходства над всем человечеством, никто не обращает внимания. Первым делом водитель «москвича» подбрасывает ногой светлое летнее пальто девушки, так, чтобы оно упало на бутылки. Потом он пробует свистеть, но на фоне рева цистерны и сердитого шипения воды этот свист кажется дурацким и неуместным даже ему самому. Полуотвернувшись от подружки, он цедит сквозь зубы слова, исполненные горечи и сожаления:
— Проспал! И как это я проспал такое?!
Девушка. Подумать только! Что же?
Водитель «москвича» (смотрит на нее как на неодушевленный предмет). Что — что? Это я должен был вести цистерну, а не летчик! Я!
Девушка. Подумать! А тогда что?
Водитель «москвича». Тогда? Пойми, дура, упущенный поступок, возможность совершить поступок никогда не повторяются, никогда...
Девушка смотрит на него пораженная. Она не привыкла к резким виражам человеческой мысли, каждый новый горизонт ее пугает.
Парикмахерша оперлась на поручни, в двух шагах от нее — Тийу и стоящий на посту возле своей коляски инвалид. Она смотрит на воду, где, как воспоминание о сброшенных машинах, переливается всеми цветами радуги слой масла. Если кто тут и сгорел дотла, так это она. Она стискивает зубы, она смертельно несчастна, но и в этой несчастности не теряет своей холодной расчетливости. Она надеется, что инвалид и ее дочь станут мостом между ней и доцентом, которого она не должна и не хочет лишаться. Всхлипывая, она поглядывает украдкой на дочь и на инвалида и как-то бочком старается к ним приблизиться.
По мере того как она пододвигается к ним, Тийу, по-прежнему цепляясь за пиджак инвалида, старается отступить от нее подальше. Девочка прячется за ним, как за деревом при игре в прятки. Инвалид все время остается между ней и матерью, в нем вся надежда и поддержка девочки. Победив свои слезы, парикмахерша подходит к ним вплотную. На лице ее появляется материнская улыбка.
Парикмахерша. Тийу!
Тийу прячется к инвалиду под пиджак.
Парикмахерша. Тийуке, доченька моя!
Инвалид. Что тебе надо?
Парикмахерша (со своей судорожной улыбкой). Разве нельзя матери, несчастной матери, посмотреть на своего ребенка...
Тийу (выглядывая с умоляющим видом из-под полы). Дядя, я не хочу. Сегодня не хочу! И завтра не хочу! Никогда не хочу!
Инвалид. Ребенок не хочет. (Сердитым и требовательным шепотом.) Оставь ее в покое!
Парикмахерша (снова всхлипывая). Какой бессердечный ребенок! Чего я только не потеряла сегодня! А ты воспитал девочку таким бессердечным поросенком...
Инвалид. Если твоя дочь — поросенок, подумай, кто ты сама!
Цистерна не закрывает больше грузовика, и его хорошо видно. Одним боком он прижат к переборке туннеля под мостиком, другим — к туристскому автобусу. Белоснежная переборка, как и потолок туннеля, покрыта жирной копотью. Брезент фургона разодран, видны железные прутья каркаса. Грузовик похож на полусгоревший дом, крыша которого обвалилась, но стропила уцелели.
Открытого огня уже нет, но хлопок злобно дымится, заволакивается темными ядовитыми клубами. Кузов и кабина заляпаны закопченной пеной.
Панорама с воздуха. Приближается другой паром, ему осталось пройти несколько десятков метров. Ветра почти нет, и дым сносится влево очень медленно, но подходящий паром все же учитывает направление ветра и подходит с правого, то есть с наветренного борта. Все на его борту в боевой готовности: команда со шлангами в руках и в брезентовых робах выстроилась на левом борту. Оба парома сближаются все плотнее.