Парикмахерша. А мне разве легко? Я хочу, чтобы мы были одни со своей машиной. Сейчас я не хочу видеть этого ребенка! У него и глаза и рот отцовские, понимаешь ты или нет? Сейчас я не хочу его видеть.
Доцент (спокойно). Тогда, золотко, отдай его своему первому мужу. С отцом ребенку будет лучше: отец — это все-таки отец.
Парикмахерша. Пока мой бывший муж будет водить к себе девочек, ребенка он не получит. (Интимно.) Неужели ты не понимаешь, что я хочу быть с тобой одна, только мы и наша машина, имею я право раз в жизни пожить по-человечески.
Доцент. Понимаю, золотко. А душа ребенка, характер? Психические травмы?
Парикмахерша. Пошел ты в задницу со своими травмами!
По лицу доцента пробегает тень, он морщится, словно от сильной физической боли, рот становится узкой, бесцветной полоской. Стрелка спидометра переходит с шестидесяти на пятьдесят, с пятидесяти на сорок. Лицо каменеет все больше и больше, боль проникает в сердце. Парикмахерша тоже испугалась и молча кусает губы. Но в тот же миг лицо ее приобретает лирически-ангельское выражение, и она, хоть и со страхом в глазах, пододвигается к мужу.
Парикмахерша. Прости, дорогой. Я не хотела. (Муж молчит и едет по-прежнему медленно.) Господи, так и откусила бы себе язык! (Муж молчит, и жена переходит в атаку.) Это у меня от прежнего. Сам понимаешь, все время в парикмахерской, так добро бы еще в приличной, а то на вокзале! Я же тебя просила: добейся, чтоб меня перевели, у тебя связи. (Доцент морщится.) С тобой посчитаются. А ты ничего не делаешь, тебе стыдно просить чего-то для меня! Другие парикмахерши участвуют в конкурсах, получают премии, делают шикарные головы, их снимают для газеты... (Ожесточаясь.) А у меня на вокзале — посмотрел бы ты, что за головы! Разве из них что-нибудь сделаешь? Техники женского пола, жены сельделовов, патлы командировочных! Ни одной головы!
Стрелка спидометра снова начинает медленно перемещаться вправо: сорок, пятьдесят, шестьдесят. Лицо доцента немного смягчается, но все еще остается угрюмым и растерянным. Жена решает стать доброй, кроткой, кающейся и печальной.
Парикмахерша. Артур, прости!
Доцент. Ну хорошо, хорошо, золотко. Но наши слова — это мы сами и никто иной. Ты, я, мы сами. Наша красота, наше безобразие.
Парикмахерша (с раскаянием). Прости!
«Волга» постепенно настигает коричневую инвалидную коляску, едущую на своей предельной скорости — сорок километров. Брезентовый верх откинут.
«Волга» догоняет ее. Доцент концентрирует внимание. Каждый обгон для него — это пока еще риск, смертельный номер. А парикмахерша по мере приближения к коляске становится все беспокойнее, все неувереннее и даже отворачивается в сторону, чтобы муж не видел ее лица. Сначала на ее лице только догадка, но немного погодя она узнает эту коричневую коляску, в которой виднеются седоватая мужская голова и весело развевающаяся льняная гривка. Девочка встала и, держась за ветровое стекло, с жадным детским любопытством неотрывно глядит на все, что проносится мимо: на деревья, дома, животных. Парикмахерша мечтает только об одном: чтобы они поскорей проехали мимо этой тарахтелки, на которой едут ее дядя и ее дочь, и чтобы доцент ничего не заметил.
В коляске едет инвалид войны лет пятидесяти, с двумя костылями по бокам, и непоседливая шестилетняя девочка Тийу. Им вдвоем хорошо и весело, обоим вполне хватает места в их машине, тарахтящей, как мотоцикл. У инвалида с девочкой установилась та тесная, теплая и трогательная дружба, какая часто возникает между детьми и бездетными мужчинами, перевалившими за средний возраст, и в которой взрослый предлагает ребенку свою любовь, а ребенок принимает ее с благодарным детским эгоизмом. Для взрослого такая любовь всегда печальна: птица всегда может улететь, огонек всегда могут украсть, радуга непременно растает.
Тийу (показывая пальцем на собаку, бредущую по обочине). Десятая. Я сто собак насчитала. И десять овец. Я собак не боюсь.
Инвалид. Сядь-ка, Тийу, сядь!
Тийу. Возле твоего кармана сяду. (Садится, по-хозяйски сует руку в карман его пиджака и достает конфету.) Но сперва я не буду есть конфетку (украдкой надкусывает конфету), сперва я тебе стишки почитаю.
Инвалид. А вдруг они быстро кончатся.
Тийу. Я сто стихов знаю. (Снова встает и, держась за ветровое стекло, начинает декламировать.)
(Задумывается. Повторяет громче.)
(Счастливым звонким голосом.)