Тощий. И что за охота по свету шляться? Чего мы не видели? Куда-то за море волокут, а мы ни плавать, ни тонуть не умеем. Год назад на иванов день сидели мы об эту пору в моем саду под сиренью, и у меня на руках были двойка и десятка крестей, и брат мне еще туза дал. Козырь с колесами. Весь день делом занимались, и такой был чудесный денек, такой длинный.
Третий достает из кармана колоду карт.
Третий. Карты с собой.
Четвертый. Вам четвертого не хватает. Возьмите меня.
Тощий. Ну, раз карты с собой, уж мы этот день как-нибудь переживем. Переживем. Год назад на иванов день мне сдали двойку и туза крестей.
И мрачности как не бывало. Возник новый коллектив с общими целями и интересами.
Шум в автобусе не смолкает.
Выкрики, обрывки фраз. Главный бухгалтер, взявшая на себя роль главного руководителя, командует:
— Споем.
— Чего?
— «Мы из Кунглы»!
— Неохота.
— «Почтальона»!
— Да ну! Приелось!
— «У нас на Сарема растет...»
— Это пускай саремцы поют!
— «Хороши островитянки...»
— Это все песни с того берега. (Баянисту.) Сыграй-ка «Соседского Аду»!
Баянист растягивает свой инструмент и начинает:
Все.
Баянист.
Все.
Баянист и картежники.
Все.
Баянист с хором.
Все.
Главный бухгалтер с серьезным видом отбивает такт. Поют все — даже водитель за рулем. Заведующий мельницей поет, не переставая тасовать карты. И с последним куплетом:
веселый автобус красиво берет вираж.
«Икарус». «Волга». Инвалидная коляска. Солнечная дорога. Пейзаж тем временем стал беднее, монотоннее — это бывшее морское дно, где теперь властвуют камень и можжевельник.
Четверку машин быстро настигает пятая — взятый напрокат «москвич». Его гонят чуть ли не со стокилометровой скоростью и притом с той небрежностью, с какой водят только чужие машины. Лишь подойдя вплотную к каравану впереди, «москвич» слегка снижает скорость. Стрелка температурного датчика на доске приборов подходит к ста, давление масла ниже нормального, мотор работает нечисто. Машина заезжена.
В «москвиче» едут четверо — трое парней и девушка. За рулем парень двадцати двух лет, небритый, длинноволосый, с сигаретой в углу рта, с красивым равнодушным лицом именно того типа, которому мы торопимся приписать скрытые достоинства. На самом же деле тут ничего нет, кроме преждевременной старости и пресыщенности, питающейся дешевыми победами, тайного панического страха перед каждой трудностью и каждым усилием, благоприобретенного цинизма и полной неспособности к удивлению. Отчасти это порождено той гиперболической родительской любовью, которая шумно кидается на защиту сперва ошибочек, потом ошибок, поскольку это ошибки молодых, и которая своим противным дамским причитанием «о защите молодых», «о понимании молодых» доводит кого до тюрьмы, а кого и до предательства. Парень за рулем — порождение такой инфляции гуманизма.
Девушка рядом с ним под стать ему: юная, накрашенная, равнодушная. Слова, исходящие из ее уст, настолько безлики и бесцветны, что они как бы обрывают все контакты с ней и ни до кого не доходят.
Сзади — двое двадцатилетних. Один из них не вмешивается в спор, становящийся все более горячим. Он тихонько насвистывает, но спокойствие его притворное. Его худой и разъяренный сосед подался вперед. Комсомольский значок у него на груди выглядит здесь таким же неуместным, как и его горячность.
Парень с комсомольским значком. Остановись. Вода закипает. Давление масла падает. Сгорят же цилиндры.
Водитель. До порта дотянем.
Девушка. Подумаешь, масло! Атс взял машину, Атсу и отвечать.