Так что крестный брат предлагает не дергаться, а действовать по давно задуманному — готовить аферу с пушниной. Его люди на Волхове уже получили указания, разумеется, не детальные, а так, отдельные задачи. Все секретно настолько, что даже если они все соберутся в кучу и сложат свои предписания — ну выйдет, что великие князья пушнину скупают, так мы ее всегда скупали.
Над долиной кругами ходил сокол, а внизу свистели и кричали.
Я приложил руку к глазам — ну да, вон, собаки подняли пару лебедей, а кречету хоть бы хны. Так и кружил, пока его на перчатку не позвали, потом неторопливо спустился и позволил себя наклобучить.
А следующий сокол взвился вверх и почти сразу азартно бросился вниз, углядев цель еще до того, как ее вспугнули псы. И, похоже, двумя ставками подбил обоих лебедей — охотники радостно загомонили и немедля поскакали к добыче.
Только двое сокольников, постарше и совсем молодой, мальчишка еще, ехали мимо меня к обозу.
— Эх, Данша, какой кречет был! Загубил, как есть загубил! — горестно выговаривал старший.
— Да как же, дяденька Бутак Егорыч? — оправдывался младший. — Как родного лелеял, кормил…
— Вот и перекормил, — строго перебил старший, — зачем ему дичь, коли ты его кормишь? Эх, какой сокол был, а из-за тебя, балбеса, ленивый стал, с жиру сгорел…
Старый сокольник разочарованно махнул рукой, а я, наоборот, развеселился. С жиру сгорел! Это ж точно как про Новгород сказано!
Глава 18
Источник знаний
— Па-а-аберегись!
— Государь, на тебя бочку катят!
Скала прянул от крика в сторону и двое взмокших мужиков прогнали по громыхающему настилу здоровенную бочку, изо всех сил не давая сбиться ей с пути.
Всюду знаки.
Мы свою бочку тоже катим и не дай бог, кто подвернется некстати.
— Бойся!
На этот раз тащили тесаные лесины. Стройка, куда деваться.
Звучно влипают в древесную мякоть топоры, летит земля с лопат, довольно ухают собранные на городовое дело мужики — Кремль строят!
Сразу за копошащимися в будущем рве землекопами шумит и кипит зажатый стройкой и посадом Торг.
— Княже, — скинул шапку попавшийся навстречу Гришка Кривой Кошель.
— Как дела, Григорий?
Его аж скривило, как от лимона:
— Не дай Бог! Суета, толкотня, кажен ден покражи, свары меж торговыми, драки! Того и гляди, большое непотребие выйдет!
— Потерпи, скоро стену выведут, закончатся твои мучения.
— Дай-то Бог, дай-то Бог, — все также пессимистично ответил Кошель. — Вот если бы Торг малость раздвинуть…
Я посмотрел вокруг. А ведь здравая идея, все равно от стен посад двигать надо, предполье очищать.
— Скажу на Думе, пусть обмыслят.
Кошель не успел даже толком поклониться — в устье Дмитриевской улицы вскипела колгота и Григорий, скликая послужильцев, ринулся сквозь толпу наводить порядок.
В Кремль меня занесло буквально на минуту, так-то я предпочитал сидеть на загородном дворе, поближе к Яузскому городку, но сегодня надо было распорядиться насчет книг. Стройка дело такое, народу много, стружек еще больше, как ни берегись от огня, есть здоровенный шанс, что все полыхнет. Вот я и эвакуировал книги — часть уже перевезли в терема на Кулишках, а самые древние отправили в Калязин. Там уже поставили (и довольно быстро) каменную книжную палату, в которой отбывал срок Исидор и куда понемногу свозили старые тома. Знания да сведения в них, так скажем, не сильно актуальные, а порой и вовсе мифологические, но вот ценность для будущих веков немалая и я поставил себе задачу среди прочего сохранить их, не дать сгинуть в огне войн и пожаров. Ради чего палату в Калязине выстроили в три этажа — третий заполнили просушенным мелким песком. А полы устроили разъемными, чтобы при пожаре можно было выбить клинья и обрушить всю массу песка вниз, на книжные сундуки. Ну да, не шибко для пергаментов полезно, но все же не прямой контакт с огнем — лучше книги откопать да отчистить, чем плакать над горелыми обрывками.
Исидору я прямо сказал — можешь книги перебирать, переписывать, вот тебе целый штат помощников, но за каждую утраченную спрошу, как с понимающего. А коли в пожаре погибнут, так вообще шкуру спущу, чтоб было на чем новые писать.
Исидор проникся. Вообще, все дворские, ближники и прочий окружающий меня люд твердо знали, что ежели у обычного народа лихоманки тоже обычные — ну там, Огнея, Трясея, да Корчея, то у великого князя еще и Либерея, которая пострашнее прочих. И что за небрежное обращение с книгами можно выхватить куда больше, чем за невычищенного коня или помятый опашень.