— Оный Ивашка в той войне арманьяков с бургунцами ратился и многие подробности знает. Посему Ивашку спытать и записать, что раскажет, в особенности про ведьму Йогану[5]. И прочих иных земель людишек, кто к нам прибился, расспрашивать и записывать.
Гуманитарии мои повеление зафиксировали и собрались было продолжить, но у меня еще дел выше крыши.
— Хватит на сегодня. Что по обителям у Студеного моря?
— Игумен Сила с Валаама-острова отписал, что трудами братьев Зосимы и Германа обитель на Соловецком острове основана, кельи срублены и церковь Преображения Господня освящена. Евфимий Новгородский игуменом им брата Павла поставил, ныне там два десятка иноков обретается…
— Чем живут? — а ведь это, не иначе, начало Соловецкого монастыря, одного из важнейших форпостов на севере!
— Рыбные тони богатые, да соляную варницу устроили.
Ай, молодцы монаси! Наловили, засолили, может, еще и продали.
— Узнай, Никула, чего братии потребно. Хлеба ли, рухляди какой, может топоров или другого кузнечного товара. И моим именем пошли им помощь. Но только гляди, чтобы по дороге не расточили, а то знаю я настоятелей, отщипнет каждый для своей обители и братии немножко, а до Зосимы с Германом вдесятеро меньше от посланного и дойдет.
Вечерком добрались до загородного двора, где в последние теплые деньки бабьего лета под надзором мамок и нянек ползал наследник, переночевали и прямо с утра мимо Андроникова монастыря, мимо Пушечного двора, где гулко бухал водяной молот, проехали до крутого сбега к Яузе.
Здесь, в четырех избах под горкой, да еще обнесенных валами, да огороженных в пятидесяти саженях крепким забором, на углах которого стояли сторожевые башенки, а вдоль прогуливались послужильцы со свирепыми псами, находился Зелейный двор.
Стратегическое предприятие по выделке пороха и, в особенности, гранулированного пороха. По всем столбам, это было эксклюзивное ноу-хау Московского княжества и берегли мы секрет пуще глаза. Потому как был он проще некуда — смочить пороховую мякоть водой, протереть сквозь сито да высушить. Полученного зелья, как тут именовали порох, для метания пудового ядра, нужно было раза в полтора меньше, чем обычного.
Иными словами, добавив элементарную операцию, мы фактически из ниоткуда получили половинную прибавку ценнейшего продукта. А в условиях весьма ограниченной доступности сырья это было весьма критично. Ямчугу и серу мы скупали где могли и практически за любые деньги, в самом Кремле, подумать только, завели селитряные ямы… Ничего, есть надежда на Персию и на жигулевскую серу, особенно если крепко встанем в Казани. А там и до Урала рукой подать.
Порядок на Зелейном дворе царил исключительный — сюда я набирал народ лично и не стеснялся пороть за малейшую провинность. Двоих, протащивших на пороховую мельницу настрого запрещенные огниво и кресало, пришлось показательно повесить, но с тех пор трудовая дисциплина взлетела на небывалую высоту. Впрочем, оказалось, что для здешней работы больше всего подходили женщины, вот и вырос за воротами двора Бабий городок, где селили вдовиц и прочих неприкаянных, кто подписался делать порох.
Пока я бродил по двору под почтительное молчание, за спиной все время маячил Волк, пугая своей страшной рожей молодух, и всем видом показывал, как ему не по нраву это зелье. Ну еще бы, он у нас специалист по благородному белому оружию — саблям-копьям и прочему пырялову, а картечь и залповая стрельба недостойны истинного воина. Ну да, ну да…
Ничего, обратным ходом предстоит ему поморщиться и на Пушечном дворе, а потом в Кремль — к ужину должен подъехать любознательный Мустафа Мухаммедович, сын казанского хана, живший в Москве на положении почетного гостя. Во всяком случае, это было обставлено именно так — свой небольшой двор и свита, но все понимали, что де-факто он заложник. Но юный Чингизид своим положением не тяготился и пользовался любой возможностью узнать что-нибудь новое, частенько к неудовольствию приставленных к нему двух улемов.
С этих мусульманских ученых я тоже добился толка — они рассказывали мне все хитросплетения степной генеалогии и политические расклады в Дешт-и-Кыпчаке. У нас ведь Большая Орда разваливается, надо понимать, кто там Мангыт, кто Ширин, кто чингизид, кто потомок Едигея, кто может наверх вылезти, где чей юрт, с кем можно дело иметь, вот и беседовал я со старцами в чалмах к неудовольствию епископа Ионы.
Но сегодня мы будем говорить про поташ, что вымачивают из древесной золы. Тоже внезапно оказался весьма востребованный экспортный товар и ныне в Мещерских лесах разворачивалось его «промышленное» производство. Вот умный парень интересовался, что да как, глядишь, заведет такое же землях брата Касыму. Ну или в Казани, если даст Аллах — так-то он третий в линии наследования, но тут никто не решится сказать, сколько проживут отец или братья, жизнь по тысяче причин может закончится в самый неожиданный момент.