— Лодьи большие, в каждй, почитай, полста оружных. Не иначе, сюда целятся.
— Как быстро будут?
— Завтра как море на заре вздохнет, с приливом и выйдут. Но, мыслю, что не раньше полудня догребут…
— А точно сюда? — переспросил Илюха.
— А куда ж еще? — Елисей удивился как-то весь, и лицом, и голосом, и телом. — Сюдотка, боле некуда. Вон тамо пристанут, где лодейное поле наметили.
— Почему там? — удивился такой уверенности Головня.
— Удобно и рядом, а за наволоком камни поливные, а с прочих мест далеко, все разбежаться успеют.
Как и сказывал Груздь, паруса показались ближе к полудню.
Гулко бухало сердце, разгоняя кровь — сейчас станет ясно, какой из Илюхи воевода, годится ли он на разряд или в бояры!
Еще с вечера, сразу после разговора с Елисеем, Головня прикинул, что от берега мурманам одна дорога — по ложбинке. Слева-справа, по наволокам, мешая проходу, лежал запасенный на городовое дело лес, туда и поставили пушки, как в Москве еще сказывал Басенок — вперехлест, две слева, три справа. У недостроенного частокола сделали завал из возов и сплоченных из горбыля щитов, за ним встали пищальники и ратные. Совсем уж позади, за кельями — крестьяне и монахи с дубьем да топорами.
— Эх, жаль, конных нет! — прерывисто выдохнул Затока. — Конными бы куда как весело потоптать!
— Смотри здесь, — хлопнул его по плечу Илюха и пробежался вдоль наскоро устроенной засеки, проверяя, как встали монахи, мастера и прочий невоинский люд. За своих-то он был спокоен — выдюжат, но какой ценой?
Лодьи тем временем ткнулись в берег, с них резво посыпались оружные, долетел звон железа. За бревнами слева-справа взвились дымки — пушкари калили пальники.
— Головы попрятали! — крикнул Затока, как только мурманы сомкнулись.
И точно, первым делом морские разбойники почали бить стрелами, но достали только двоих, кто вопреки приказу высунулся. А вот Аким в щели засеки успел свалить троих, причем выбирал в справе побогаче.
Высокий рыжебородый воевода в дорогом доспехе прокричал непонятное, следом заревел рог, плотный строй прибавил шагу. Косматые рожи, бешеные глаза, даром что щиты не грызут. Илюха, тяжело дыша, смотрел на приближающегося врага и поглядывал на вешки — не пора ли?
Но вот осталось всего пятьдесят саженей и Головня замахал насаженной на длинное древко тряпицей.
Дальше все пошло, как по писаному в книжице для рынд.
Слева в один голос бахнули пушки, вырубив в строю изрядную дыру. Свеи — или кто там они — замедлились, повинусяь окрику рыжеборожого, повернули на пушки. И тут жахнули три справа!
Когда ветерок малость разогнал едкий пороховой дым, Илюха отрешенно подивился тому, что натворила устюжская малая картечь — не сказать, чтоб половина, но добрая треть разбойников либо померла, либо отдавала Богу душу, либо поранена так, что ратиться боле не сможет.
Гортанный крик бросил оставшихся вперед, сломить оборону, пока не успели перезарядить пушки. Но им в лицо, совсем в упор, по команде Головни разрядили двадцать стволов пищальники. Двоим пороховым зельем обожгло рожи, а третий так вообще бросил пищаль и хлопал по дымящеся бороде, но стоило Илюхе рыкнуть, как все тут же схватились за бердыши.
Тем часом и пушкари подоспели — московских натаскивали перезаряжать куда как быстро, не всякий раз успеешь пятикратно «Отче наш» скоро прочесть — и грохнули всеми стволами разом.
— Москва! — заорал Илюха, вздев саблю.
Вперед, на оторопевших и сильно поредевших мурманов ломанулись все, от государева стольника до до крестьян и монахов. Даже отче Пахомий, словоплет и гимнограф, мчался впереди со здоровенным ослопом в руках…
Мурмане в малом числе сбились в кучу, огородились щитами и ощетинились копьями. Над кучей возвышалась башка рыжебородого.
— Сдавайся! — успел прокричать Головня и даже услышал ответ:
— Най!!!
Ну най так най, Илюха махнул Акиму, тот вскинул лук…
А когда добили тех, кто сопротивлялся и повязали тех, кто не мог, Илюха со стоном отправился в келью игумена, писать отчет.
…Приидоша свея да мурмане на Двину на Андреевскую обитель с ратью. Волость повоевали и пограбили и пожгли, а иных в полон увели. Но Господь Всемилостивый твоих, княже, людишек укрепил и дал одоление на супостата. И тех разбойных людей твоим государевым велением иных посекли, иных попленили, воевод свейских Ивора и Гота и Олафа убили, и никоий не убег, а полон отбили.
Яко отче Пахомий сказывает библейскими словесы, аще кто в пленение ведет, в пленение пойдет, аще кто мечом убиет, тому от меча убиену быти.